Вадим Алексеев - Хорхе Луис Борхес. Алгорифма

Ты сколько от Каиафы принял сумм, а,

Прекрасный друг с повадкой голубою?

Нет смысла открывать все окна мира,

Раз ни одно из них уже не выйдет

На светлую луну, ибо не выйдет

Тринадцатым назвать того, кто мира

Марией трату осудил ехидно,

Как аспид ядовитый и ехидна.

Описывая вновь и забывая

Обычай ночи – на луну гляденье,

Не упущу возможность наблюденье

Сделать опять, пока душа живая.

Ей посвятил великие слова я.

Тринадцатого есть некудаденье

Апостола и здраворассужденье

Велит Иуду в счёт не брать, но свая

Не он гнилая, что под весом Кифы

Обрушилась. Казаки – это скифы…

Но за Петра Христос Богу молился.

Так кто лишний апостол, угадатель,

Кто Иисуса истинный предатель,

Кто, возгордясь, не самоумалился?

Я родился в городе другом,

Что зовётся тоже Буэнос Айрес…

Ногти пред монархией кусай, res

Publica в наряде дорогом.

Если царь не стал Богу врагом,

Николай Кровавый как, Венс Сайрос,

То не евхаристии бросай рис,

А расстрелян будь, да с матюгом.

Вспоминаю скрип дверей тюремных…

Девок у царя было гаремных

Полон двор, да Пётр Ильич Чайковский

Прелести так грёз краснотеремных

В звуки воплотил – о, чай московский! -

Что царь полюбил грех мальчуковский…

Плеск реки и аромат жасмина

Для меня суть вещи ностальгии.

Буэнос Айрес! Улицы другие

Почему в тебе, а след кармина

На рубашке тот же? Ну, сними, на,

Как жену я трахаю. Долги и

Бурны миги радости нагие,

Не хватает треска лишь камина…

Буэнос Айрес! Солнце твоё в полдень

Вспоминаю… Сын! Свой сильный пол день

Обнимая женщин, в место дальнее.

Помню две скрещённые рапиры…

Вот чем отхлестал бы вас, шекспиры,

Царь царей! Нет выходки скандальнее…

Человек с бревном и с печниками,

Крепкими такими мужиками

На картине славит труд свободный.

Мужики глядятся добряками.

Запад ждал, что грех тылопрободный

И рогами красный плащ избодный,

Мерзкий, презираемый веками,

Нужный между тем как руль ободный

Ленин, наконец, легализует.

Только к власти быстро пришёл Сталин.

Печников вождя парализует

Сифилис. Исход уже летален.

Коба же гомосексуалистов

Ненавидел, я как футболистов.

Вспоминаю годы золотые.

В гости приходил без приглашенья

Люд друг к другу для еды вкушенья

И питья вина. Нравы простые

Телефон испортил… Не святые

Все мы, но такие согрешенья

Как сейчас, редки были. Крушенья

Поезда бутылки ждут литые,

Полные бутылки и пустые.

Не привык терпеть одни лишенья

Аппарат кровавый разрушенья.

На Руси раздор, как при Батые.

Виноваты с мясом щи густые

За поста, выходит, нарушенья?

Вспоминаю карандаш и шпагу.

Гонгоры стих гордый вспоминаю.

Шпага поломалась. Да, я знаю.

Карандаш грозит ареопагу!

Вспоминаю то, что сам увидел

И что мать с отцом мне рассказали:

Сталин извращенцев ненавидел.

Сапоги они ему лизали.

Вспоминаю друга Маседонио

Не в кафе, на улице что Онсе,

Оперев чело своё ладони о,

В эншпиль погружённого (в прононсе

Его "эр" французское…) – у стойки

С ним стоим мы, к алкоголю стойки!

Ещё помню я с землёй телеги,

Что вдоль Онсе не спеша по пыли

Проезжали… Красные глупы ли?

Скромно жить при хлебе да ночлеге…

Почему не во дворце, коллеги?

Верующими когда б вы были,

Заповедь Христа бы не забыли…

Но что делать опосля возлеги?

Помню Амальсен де ля Фигура,

Ту, на улице что Токумана…

Антифразис – речи есть фигура,

Вид наичестнейшего обмана:

Юношу богатого Спаситель…

Полюбил. Как жертву искуситель.

Станислав дель Кампо, возвратившись,

Умер. На том свете очутившись,

Станислав дель Кампо перед Богом

Оправдался, мило отшутившись

На своём испанском неубогом:

"Мой Господь! – Сказал он – Если б Огом

Я Васанским был, усовестившись,

Одр железный в деле прелюбогом

Не винил бы!" Станислав дель Кампо

Сказал Богу: "Я всем беднякам по

Женщине бы дал в юные годы", -

На что Бог ответил Станиславу:

"Ну, дель Кампо, шутишь ты на славу.

Кончились твои, бедняк, невзгоды!"

Вспоминаю третий двор. Рабов он

Патио был, для меня запретным.

Лучше бы остался мир каретным

Да лошадным, сердцем облюбован.