Самуил Киссин - Стихотворения 1906-1916 годов

И я живу, и жду, и верю!

«В очках, согбенный и понурый…»

В очках, согбенный и понурый,

С высоким голосом скрипучим,

Интеллигентностию мучим,

Корпит всю ночь над корректурой.

Он бескорыстный друг Чулкова,

В «Тайге» когда-то бывший ссыльным,

А ныне голосом могильным

Читает Федора Гучкова.

Судьба! Играешь ты нечисто!

Едва ль тебе он был бы другом,

Когда 6 не нес он по заслугам

Прозванье морфиниста.

<1907–1908>

(Элегия)

На плоском берегу заброшенной реки

Стоит приют мой одинокий.

Холодных волн не знают рыбаки.

И в сон бездействия глубокий

Равно погружены и дух, и сирый дол,

Замкнутый дальнею дубравой.

Исполненные скуки величавой,

Проходят дни… О, как их шаг тяжел!

Здесь пища мне — мой ежедневный лов.

По вечерам, в неверном, тусклом свете

Сажусь чинить разорванные сети,

Пою, — и бедный звук моих унылых слов

Тревожит душу. И родят рыданье,

И ветра стон, и темных волн плесканье.

Где в реку врезалась песчаная коса,

Где светлые, пустые небеса

Безлесных берегов раздвинуты простором,

И в бледной синеве тонуть не больно взорам, —

Люблю бродить… глядеть на тускнущую гладь,

Ее малейшее волненье примечать

И в призрачном, размеренном движенье

Душою жаждущей впивать успокоенье.

Я пресыщения не знал,

Я юности моей не сжег в постыдной неге —

Квадригу я остановил в разбеге,

Не выпустил вожжей, не вскрикнул, не упал!

Отвергнутой любви не гнал меня призрак,

Не жаждал я вкусить забвенье,

Нет! Вольный, я избрал уединенье

И для него бежал мирских и шумных благ!

Не мнил, — о, детского мечтания краса! —

Я голоса внимать созвучные природы —

Песнь ярости, что грозно воют воды,

Песнь древней мощи, что поют леса!

Нет! Я один. Быть может, я счастлив,

Постигнув счастия и скорби невозможность.

На берегу пустом живу я, молчалив,

И скукою целю души моей тревожность.

«Пришел земной, тяжелый гость…»

Пришел земной, тяжелый гость,

Ходил по берегу спесиво;

А мы, как зыблемая трость,

По ветру стелемся лениво.

А мы, как беловейный дым,

Дыханью каждому послушны,

Кипим над ним, летим над ним

Толпою легкой и воздушной.

Земные грузные следы

Земное оставляло тело,

А я, под тихий плеск воды

Я песнь призывную запела.

Сестрицы стали в легкий круг

Земной лаская грубый слух,

Земное, злое зренье нежа.

И вот густей полночный мрак,

И тише, и призывней пенье.

Но он направил тяжкий шаг

К огням прибрежного селенья.

<1908>

«Как уютно на мягком диване…»

Как уютно на мягком диване

Ты закуталась в белую шаль.

Старых снов побледневшие ткани.

Уходящего вечера жаль.

Меркнут угли под сизой золою,

Мягкий сумрак сереет в углах,

И неслышною легкой рукою

Тени чертят узор на стенах.

Тихий вечер, он наш не случайно.

В этот мглистый и нежащий час

Молчаливая сладкая тайна

Незаметно овеяла нас.

<1909>

«Листьев широких качанье…»

Листьев широких качанье,

Тени гигантские рук.

Длинный прерывистый звук.

Это ль часы ожиданья?

Лампы спиртовой гуденье,

Вспышек коротких игра.

Длинны мои вечера.

Долги, раздельны мгновенья.

О, если б ждать мне напрасно!

Милый мой, не приходи!

Длинная ночь впереди.

Я ко всему безучастна.

Что это, сон иль забвенье?

О, как безгорестно жить!

О, как безрадостно жить!

Что это, сон иль забвенье?

<1909>

«Ты в зимний вечер ждешь меня покорно…»

Ты в зимний вечер ждешь меня покорно

С раскрытым томом Фета на диване.

Недвижны крылья темные латаний,

Но тень дрожит на кафели узорной.

Ах, в этой старой маленькой гостиной

Себя веселым помнишь ты ребенком

(На утре дней и радостном, и звонком!)

Средь мебели, таинственной и чинной.

Но дни текли, текли. Веселье реже.

Познали горечь счастья наши души,

И вздохи стали чище, глубже, глуше.

Латании, латании всё те же.

Вот и теперь их тень дрожит укорно

При слабом свете ламповых мерцаний.

Ты в зимний вечер ждешь меня покорно

С раскрытым томом Фета на диване.

<1909>

Пуст мой дом. Уехали на дачу.

Город утром светел и безлюден.

Ах, порой мне кажется, заплачу