Самуил Киссин - Стихотворения 1906-1916 годов

С утра нехитрая работа —

Мельканье деревянных спиц.

И не собьет меня со счета

Ни смех детей, ни пенье птиц.

На окнах кустики герани,

В углу большой резной киот.

Здесь легче груз воспоминаний

Душа усталая несет.

Заботам тихим и немудрым

Дневная жизнь посвящена,

А ввечеру пред златокудрым

Моя молитва не слышна.

Молюсь без слов о скудной доле,

И внемлет благостный Христос.

Дает забвение о воле,

И нет бессонницы и слез.

«Прости. Прохладой тонкой веет…»

Прости. Прохладой тонкой веет,

И вечер ясный недалек.

Под лаской ветра цепенеет

Журчащих вод бегущий ток.

И свист осенней непогоды

В безбурном воздухе слышней,

И поступью тяжелой годы

Сменяют легкий шелест дней.

Моей души простой и строгой

Пустым мечтаньем не смущай

И — гость воздушный — улетай

Своей воздушною дорогой.

«Тоскою прежнею дыша…»

Тоскою прежнею дыша,

Я вновь твоей покорен воле!

Пусть охлажденная душа

Тебя не вспоминает боле.

Пусть на тоскливый мой удел,

Такой и будничный, и скудный,

Не дышит вновь тот пламень чудный,

Которым жил я и горел.

«Пусть дни идут. Уж вестью дальней вея…»

Пусть дни идут. Уж вестью дальней вея,

Меня настигла хладная струя.

И жизнь моя — бесчарная Цирцея

Пред холодом иного бытия.

О жизнь моя! Не сам ли корень моли

К своим устам без страха я поднес —

И вот теперь ни радости, ни боли,

Ни долгих мук, ни мимолетных слез.

Ты, как равнина плоская, открыта

Напору волн и вою всех ветров,

И всякая волна — волна Коцита,

И всякий ветр — с Летейских берегов.

1910

«Чистой к Жениху горя любовью…»

Чистой к Жениху горя любовью,

Вечной ризой блещет сонм подруг.

— К твоему склонюсь я изголовью,

Мой земной непозабытый друг.

Ветерок — мое дыханье — тише

Веет вкруг любимого чела.

Может быть, Эдмонд во сне услышит

Ту, что им живет, как и жила.

Может быть, в мгновенной снов измене,

Легкий мой учуявши приход, —

Новую подругу милой Дженни

Он, душой забывшись, назовет.

Что еще? И этого не надо.

Благодарность Богу и судьбе.

Разве может выше быть награда:

Только знать и помнить о тебе.

1911

«Закатный час, лениво-золотой….»

Закатный час, лениво-золотой.

В истоме воздуха медвяный запах кашки.

По шахматной доске ленивою рукой

Смеясь передвигаем шашки.

В раскрытое окно широкою волной

На узел Ваших кос, на клеточки паркета

Льет ясный блеск, льет золотистый зной

Лениво-золотое лето.

Я не хочу мечтать. Я не хочу забыть.

Мне этот час милей идиллии старинной.

Но золотую ткет невидимую нить

Ваш профиль девичьи-невинный.

И все мне кажется — душа уж не вольна, —

Что наша комната — покой высокий замка,

И сладостно звучат мне Ваши имена:

Анджела, Беатриче, Бьянка.

О, нет, не у любви в плену,

Не под ярмом тяжелым страсти

Я нить неровную тяну

Под звон ненужных мне запястий.

В наряде легком хитрых жен,

В руке, что тяжела для лука,

Веретено — и так склонен

У ног твоих, Омфала-Скука.

На палицу чуть опершись

И тонкий стан Немейской шкурой

Обвив, ты гордо смотришь вниз

На Геркулеса облик хмурый.

Мне сила ведома твоя,

И я, сдавивший горло змею

В младенчестве, — муж, — ныне я

И нити разорвать не смею.

Но знай, не до конца я твой,

Мне суждена одежда Несса,

Костер на Эте роковой

И вопль предсмертный Геркулеса.

«Я камень. Я безвольно-тяжкий камень…»

Я камень. Я безвольно-тяжкий камень,

Что в гору катит, как Сизиф, судьба.

И я качусь с покорностью раба.

Я камень, я безвольно-тяжкий камень.

Но я срываюсь, упадая вниз,

Меня Сизиф с проклятьем подымает

И снова катит в гору, и толкает,

Но, обрываясь, упадаю вниз.

Я ведаю, заветный час настанет,

Я кану в пропасть, глубоко на дно.

От века там спокойно и темно.

Я ведаю, заветный час настанет.

«В твоих чертах зловещая гримаса…»

В твоих чертах зловещая гримаса,

В твоих чертах голодная тоска.

Так не минуешь ты положенного часа,

И гибель страшная близка.

И ты цепляешься за глинистые глыбы,

И за тобой, скользя, летит обрыв,

И нет людей, что поспешить могли бы

На твой призыв.