Андрей Белый - Переработанные стихи

В краю чужом, далеком.

Безвременную

Боль разуверенья —

Безвременную

Боль — замоет током.

1907, 1921

Подсолнечный дождик

В лазурь

Омолненным золотом

Сеет;

С востока — вечерняя

Хмурь;

И в лоб — поцелуями

Веет.

В полях — золотые

Снопы

Вечернего, летнего

Света.

И треплется тополь

С тропы,

Как влепленный в лепеты

Лета.

В объятиях облака

Спит —

Кусок голубого

Атласа;

И звездочка — ясно

Слезит,

Мерцая из мглы

Седовласой.

Я — милые щебеты

Пью,

И запах полыни

Не горек.

Тебя узнаю: —

Узнаю!

Из розовых, розовых

Зорек.

Ты? Нет — никого…

Только лен —

У ног провевает

Атласом;

Да жук, пролетая

Под клен,

Зажуркает бархатным

Басом,—

Да месяц, — белеющий

Друг,—

Опалом очерчен

Из сини;

Да тускло остынувший

Луг

Под ним серебреет,

Как иней.

1905, 1931

Бросила красная Пресня

В ветер свои головни…

Кончено: старая песня —

Падает в дикие дни.

В тучи горючие, в крики —

Тучей взметаемый прах…

Те же — колючие пики,

Кучи мохнатых папах.

Спите во тьме поколений,

Никните в грязь головой,

Гните под плети колени,—

Дети семьи трудовой!

Будет, — направленный прямо

В нас орудийный огонь…

Та же помойная яма

Бросила тухлую вонь.

В то же слепое оконце,

В злеющий жужелжень мух

И в восходящее солнце —

Пухнет мохнатый паук.

1906, 1925

Муха жужукает в ухо,

Пыльная площадь — пуста…

В пригород, тукнувший глухо,

Желтая ступит пята.

Крик погибающих братии

Встанет в пустой балалай,

Лай наступающих ратей

Слышишь ли, царь Николай?

В блеск восходящего солнца,

Став под окошко тюрьмы,

Желтая рожа японца

Выступит скоро из тьмы.

Тухни, — помойная яма!

Рухни, — российский народ!

Скоро уж маршал Ояма

С музыкой в город войдет.

1906, 1925

В черни людского разроя

Встал параличный трамвай;

Многоголового роя

Гул: «Подымайся… Вставай…»

Стекла каменьями бьются:

Клочья кровавых знамен

С площади в улицы вьются,—

В ворохе блеклых времен.

Улица прахами прядет,—

Грохяет сердитым свинцом;

Ворон охрипнувший сядет

Над восковым мертвецом.

1907, 1925

Выпали желтые пятна.

Охнуло, точно в бреду:

Загрохотало невнятно:

Пригород — город… Иду.

Лето… Бензинные всхлипы.

Где-то трамвай тарахтит.

Площади, пыльные липы,—

Пыли пылающих плит,—

Рыщут: не люди, но звери;

Дом, точно каменный ком,—

Смотрится трещиной двери

И чернодырым окном.

1907, 1925

Рой серых сел

Маячит

В голый дол;

Порывы пыли;

Bырывы ковыли.

Сюда отдай бунтующий

Глагол —

В маячащие,

Дующие

Плачи…

Прокопы, торчины,—

Пески…

Маячат трёпы туч

На дико сизом небе…

И точно —

Скорбно скорчены —

Лески;

И точно —

Луч

На недожатом хлебе.

Шатнет листвою

Ерзнувшая

Жуть;

В пустой овраг

По сорным косогорам

Течет ручей,—

Замерзнувшая

Ртуть…

Мой шалый шаг —

В разлом

Пустых

Просторов.

Страх,

Как шарах мышей — в пустых

Парах,

Повиснувших, как сизый камень,

В небе…

Но грянет

Гром,

И станет

Пламень

В прах —

Ерошить: — мглой

Свой,

Яснокрасный

Гребень…

1908, 1925

Накрест патронные ленты…

За угол шаркает шаг…

Бледные интеллигенты…

— «Стой: под воротами — враг!»

Злою щетиной, как ежик,

Серый ощерен отряд…

— «Стой!..» Откарманенный ножик.

— «Строй арестованных в ряд!»

Вот, под воротами, — в стену

Вмятою шапкой вросли…

Рот, перекошенный в пену…

Глаз, дико брошенный… Пли!

Влеплены в пепельном снеге

Пятна расстрелянных тел…

Издали — снизились в беге:

Лицами — белы, как мел.

Улица… Бледные блесни…

Оторопь… Задержь… Замин…

Тресни и дребезень Пресни…

Гулы орудия…—

— Мин!

1908, 1925

В серебряный

Расплёск

Как ослепленных

Глаз,—

— Сверкни,

Звездистый блеск!

Свой урони

Алмаз!

Дыши,—

В который раз,—

Души

Душистый стих! —

— Сверкни,

Звезды алмаз,—

Звездою глаз

Моих!