Константин Бальмонт - Птицы в воздухе. Строки напевные

Возьми рукой притихшею воздушный жезл свечи,

В безгласности горения сожги слова. Молчи.

Возвышенные лилии расцветом смотрят вниз,

И ждут в благоговейности последнего. Молись.

Ни шепота, ни ропота, в зеркальном прошлом

дни,

Подходит Ночь бесслезная, вся звездная. Взгляни.

Страстное тело, звездное тело, звездное тело,

астральное,

Где же ты было? Чем ты горело? Что ж ты такое

печальное.

Звездное тело, с кем целовалось? Где лепестки

сладострастные?

Море шумело, Солнце смеялось, искристы полосы

властные.

Чудо-дороги. К свету от света Звезды в ночах

караванами.

Очи и очи. Губы с губами, пьяными, жадно-румяными.

Гроздья сияний, дрожи и смеха Слиты все выси

с низинами.

Сердце у сердца. Светлое эхо. Дальше путями

змеиными.

К свету от света. Радость одета мглою — игрой

многопенною,

Песни поются, и песня пропета, век ли ей быть

неизменною?

Час предрассветный. Мы у предела Ночь так кротка

в непреклонности.

Странное тело, звездное тело, мирно потонем

в бездонности.

Цветок лиловатый светло расцветал,

Когда я тебя повстречал на пути.

Цветочная длинная чаша-бокал,

В которую может пчела заползти.

Тихонько касаясь цветных лепестков,

Дрожала в луче золотистом пчела.

Два духа слились в расширеньи зрачков,

Душа, отвечая, с душою была.

Я быстро, забвенно тебя целовал.

И красочно пела, в мечтаньи звеня,

Цветочная длинная чаша-бокал,

В причастии Солнца, Любви, и Огня.

Я бог Яровит, я весенний, и ярый,

Я с бранным щитом рассеваю удары,

Я бог твой, и я зажигаю пожары

Среди облаков грозовых.

Я тот, кто леса одевает листвою,

Кто кроет луга и поля муравою,

Кто молнией яркой и травкой живою

Пугает и нежит живых.

Я бог Светловзор, распаленный и буйный,

Я в вихрях являюсь, в грозе многоструйной,

В цветах, в колокольчиках, буйный я,

буйный,

Я в хохотах, взрывах огня.

Я бог Яровит, а иначе Ярило,

Я бог твой, веселая вешняя сила,

Желай, чтобы мысль твоя бога любила,

Тот счастлив, кто любит меня.

Царь-Огонь с Водой-Царицей —

Мировая Красота.

Служит День им белолицый,

Ночью нежит темнота,

Полумгла с Луной-Девицей.

Им подножье — три кита.

Беспредельность Океана

Учит ум лелеять ширь.

Превращает в сад Морана

Свой кладбищенский пустырь.

В серебристостях тумана

Рдеет камень Алатырь.

По лесной глухой дорожке

Изумрудный вьется Змей.

Там избушка курьи ножки,

Там Яга, и там Кощей.

Там Царьки крутые рожки,

Там Жар-Птица, жизнь очей.

Серый волк горит глазами,

Земляники куст измят.

Плачут девушки ночами,

Днем у них же светел взгляд.

Царь сияет в вечном храме,

А Царицу реки мчат.

Мир двойной, и мир единый,

Будто грех, а нет греха.

Пред немеркнущей картиной

Литургия снов тиха.

Пламень в Книге Голубиной,

Пенье стройного стиха.

Братья мыслей, вновь я с вами, я, проплывший

океаны,

Я прошедший срывы, скаты голых скал и снежных

гор,

Гордый жаждою увидеть вечно-солнечные страны,

Я принес для звучных песен новый красочный

убор.

Я спою вам, час за часом, слыша вой и свист

метели,

О величии надменном вулканических вершин,

Я спою вам о колибри, я спою нежней свирели,

О стране, где с гор порфирных смотрит

кактус-исполин.

О стране, где в чаще леса расцветают орхидеи,

Где полями завладели глянцевитости агав,

Где проходят ягуары, где шуршат под пальмой

змеи,

Где гремят цикады к Солнцу, меж гигантских

пышных трав.

О стране, где мир созвездий предстает иным

узором,

Где сияет каждый вечер, символ жизни,

Южный Крест,

Где высоко, в странном небе, опрокинуто

пред взором

Семизвездье Скандинавов, Ursa Major льдяных

мест.

Слыша северных метелей стоны, бреды, вскрики,

шумы,

В час радений наших зимних, при мерцании

свечей,

Я вас вброшу в дождь цветочный из владений

Монтезумы,

Из страны Кветцалькоатля, из страны крылатых

змей.

Солнце, Солнце, ты Бог!

Безумцы гласят, будто ты есть небесное тело,

Будто ты только лик Божества.

Напрасны слова,

Прекрасна лишь страсть без предела,

Лишь счастье, лишь дрожь сладострастья, лишь