Валерий Брюсов - Семь цветов радуги

Там, на курьих ножках, есть изба Ягиная;

Плачет, заблудившись, Гретхен с юным Гензелем;

В чаще, где не молкнет песня соловьиная,

Там высокий терем, с древнефряжским вензелем.

В горнице тесовой, у окна открытого,

Ждет меня царевна, Нелли светло-русая.

К ней, от жизни мерной, мира домовитого,

На коне волшебном вдруг переношуся я.

Маленькие руки я ласкаю длительно,

Аленькие губки я целую, радостный;

Смех ее ответный нежит так целительно,

Взор ее мне светит: тихий, милый, благостный.

За окном Жар-Птица пролетит, вся в пламени,

Рюбецаль киркою простучит с участием…

Нам не нужно лучших, непреложных знамений:

В тереме мы дышим волшебством и счастьем!

О чудесном лесе буду песни складывать,

Расскажу про терем сказку — правду мудрую.

Вам, друзья напевов, — слушать и разгадывать:

Где я взял царевну, Нелли светлокудрую!

1912

Москва

Завечерело озеро, легла благая тишь.

Закрыла чашу лилия, поник, уснул камыш.

Примолкли утки дикие; над стынущей водой

Лишь чайка, с криком носится, сверкая белизной.

И лодка чуть колышется, одна средь темных вод,

И белый столб от месяца по зыби к нам идет.

Ты замолчала, милая, и я давно молчу:

Мы преданы вечерней мгле и лунному лучу.

Туманней дали берега, туманней дальний лес;

Под небом, чуть звездящимся, мир отошел, исчез…

Я знаю, знаю, милая, — в священной тишине

Ты снова, снова думаешь печально — обо мне!

Я знаю, что за горестной ты предана мечте…

И чайка, с криком жалобным, пропала в темноте.

Растет, растет безмолвие, ночь властвует кругом…

Ты тайно плачешь, милая, клонясь к воде лицом.

24 июля 1912

Сенежское озеро

Муаровые отблески сверкают под лучом.

Мы вновь на тихом озере, как прежде, мы вдвоем.

Дождь легкий, дождь ласкающий кропит, кропит

листву…

Мне кажется, что снова я в далеком сне живу.

И солнце улыбается, как было год назад,

И пестрые жемчужины отряхивает сад.

Всё то же, что томило нас: и парк, и дождь, и пруд,

И сосны острохвойные наш отдых стерегут!

Любви порыв ликующий, как странно ты живуч!

Сквозь дождь, сквозь небо серое сверкает вещий луч!

За сеткой — даль туманная, пузырится вода…

О Солнце! победителем останься, как тогда!

1913

После скитаний,

далеких и труддых,

вдали заблистали,

В нежном тумане,

лугов изумрудных

знакомые дали!

В море шумящем,

под ропоты бури,

манило вернуться —

К зарослям-чащам,

к неяркой лазури,—

над речкой проснуться,

Слыша мычанье

быков и призывы

родимой свирели…

Кончив блужданье,

усталый, счастливый,

вот я — у цели!

1915

Итак, это — сон, моя маленькая,

Итак, это — сон, моя милая,

Двоим нам приснившийся сон!

Полоска засветится аленькая,

И греза вспорхнет среброкрылая,

Чтоб кануть в дневной небосклон.

Но сладостны лики ласкательные,

В предутреннем свете дрожащие,

С улыбкой склоненные к нам,

И звезды, колдуньи мечтательные,

В окно потаенно глядящие,

Приветствия шепчут мечтам.

Так где ж твои губы медлительные?

Дай сжать твои плечики детские!

Будь близко, ресницы смежив!

Пусть вспыхнут лучи ослепительные,

Пусть дымно растаю в их блеске я,

Но память о сне сохранив!

1912

Москва

Сумрак тихий, сумрак тайный,

Друг, давно знакомый мне,

Безначальный и бескрайный,

Призрак, зыблющий туманы,

Вышел в лес и на поляны,

Что-то шепчет тишине.

Не слова ль молитвы старой,

Древней, как сама земля?

И опять, под вечной чарой,

Стали призрачной химерой

Скудный лог, орешник серый,

Зашоссейные поля.

Давний, вечный сон столетий,

В свете звезд, опять возник:

И вся жизнь — лишь ветви эти,

Мир — клочок росистый луга,

Где уста нашли друг друга,

Вечность — этот темный миг!

Июль 1912

Подольск

Безумие белого утра смотрело в окно,

И было все странно-возможно и все — все равно.

И было так странно касаться, как к тайным мечтам,

К прозрачному детскому телу счастливым губам.

Но облачный день засветился над далыо лесной,