Валерий Брюсов - Семь цветов радуги

8 января 1914

Это — не надежда и не вера,

Не мечтой одетая любовь:

Это — знанье, что за жизнью серой,

В жизни новой, встретимся мы вновь.

Нет, не жду я райского селенья,

Вод живых и золотых цветов,

Вечных хоров ангельского пенья

И блаженством зыблемых часов.

Не страшусь и пламенного ада,

С дьяволами в красных колпаках,

Смол огнекипящих и обряда

Страшного суда на облаках.

Знаю: там, за этой жизнью трудной,

Снова жизнь и снова тяжкий труд;

Нас в простор лазурно-изумрудный

Крылья белые не вознесут.

Но и там, под маской сокровенной,

С новым даром измененных чувств,

Нам останется восторг священный

Подвигов, познаний и искусств.

Там, найдя, кого мы потеряли,

Будем мы, без пламени в крови,

Снова жить всей сладостью печали

И, прошедшей через смерть, любви!

1914

Что это? Пение, славленье

Счастья всем хором земли,

Облачка в небе курчавленье,

Пташек веселье в дали!

Что это? Таянье, мление

Звуков, цветов и лучей!

Вечное право весеннее

Славит журчаньем ручей.

Как же? Не я ли, раздавленный

Глыбой упавшей скалы,

Странник, друзьями оставленный,

Вестника сумрачной мглы

Ждал; но не образ Меркурия

Грозно сошел с высоты:

Вижу в прозревшей лазури я

Милые чьи-то черты.

Кто ты, безвестная вестница

Тайно наставшей весны?

Фея, богиня, кудесница?

Иль только смутные сны

Нежат пред мигом томительным,

Нас подводящим к концу?

Ты, с удивленьем медлительным,

Клонишься тихо к лицу…

Пение, мление, алые

Светы наполнили храм…

Миг! и уста не усталые

Жадно прижал я к устам!

1914

Санки, в радостном разбеге,

Покатились с высоты.

Белая, на белом снеге

Предо мной смеешься ты.

Чуть дрожат, качаясь, сосны,

С моря веет ветерок…

Верю: снова будут весны,

День счастливый недалек.

Нет ни ужаса, ни горя:

Улыбнулся детский лик,

И морозный ветер с моря

В душу ласково проник.

Надо легким быть, как санки,

Надо жить лишь для игры,

И лететь во глубь, к полянке,

Склоном сглаженной горы!

Снова в радостном разбеге

Санки мчатся с высоты,

И, упав, на белом снеге,

Белая, смеешься ты!

11 января 1914

В лодке рыбацкой, недвижной в снегу,

Как хорошо верить в счастье мгновенья!

Волны шумят на морском берегу,

Льдины бросают на снег, как каменья.

Дым расстилает вдали пароход;

Сзади высокие сосны застыли.

Здесь, перед дикой мятежностью вод,

Как не забыть, что мы есть, чем мы были!

Прошлого нет. Это — будущих дней

Волны играют у грани прибрежной…

Милая, верь тайной вере моей:

То, что нам снится, — всегда неизбежно.

В эти мгновенья, — меж льдистых снегов,

В эти мгновенья на отмели белой,

Как не расслышать властительный зон,

Как не понять, что нам море пропело!

В лодке рыбацкой, застывшей в снегу,

Словно на белом, тяжелом причале,

Случай, как вал на морском берегу,

Будто зовет нас в безвестные дали!

15 января 1914

Здесь, в старинной Риге,

В тихий день ненастья,

Кротко я встречаю

Маленькие миги

Маленького счастья.

Дом Черноголовых

Смотрит так любовно,

Словно рад он маю;

Двух, любить готовых,

Ободряет словно.

Под дождем так ярко

Зеленеют липки

Зеленью весенней;

Ах, деревья парка

Нам дарят улыбки!

Ветерка морского

Нежит легкий холод…

Тайно сходят тени…

Иль влюблен я снова?

Иль я снова молод?

1 мая 1914

Черный и упрямый локон вьется нежно близ меня,

Но упорно в рамы окон льется снежный отблеск дня.

Тайны ночи побледнели, дали грубы, груб их свет…

Не случайно очи млели! ждали губы губ в ответ!

Ты невольно грудь склонила… Как тревожно дышишь ты!..

О, как больно! Будь, что было! Можно все, — услышь

мечты!

Внемлешь? нет? Упрямый локон с плеч скатился,

соскользнул…

Иль ты дремлешь? В рамы окон, словно меч, вонзился гул.

1914

Опьяняет смелый бег.

Овевает белый снег.

Режут шумы тишину.

Нежат думы про весну.

Взглядом, взглядом облелей!