Валерий Брюсов - Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники

В вечер брака развязал,

Но уже к стране восточной

Ветер парус напрягал!

Помню я: росой минутной

Окропил меня Морфей…

Вдруг, сквозь сон, я слышу смутно

Нет твоей руки — в моей.

Просыпаюсь: блеск доспеха,

Со щитом ты предо мной…

И, как робкий ропот смеха,

День стучится за стеной.

Я вскочила, охватила

Стан твой с жадностью змеи,

Миги длила и ловила

Очи милые твои.

Март 1906

Еще было совсем темно,

И горели в ряд фонари,

Но я приоткрыл окно

И понял приближенье зари.

От лазури, побелевшей вдруг,

Отделились, как дым, облака,

В сумраке, поредевшем вокруг,

Обозначился парк и река.

И скоро в сизой дали,

Казавшейся черным концом,

Опять поднялись с земли

Крыши — за домом дом.

И, звезды гася, в небеса

Кто-то влил лиловый сок,

И мне сладко повеял в глаза

Издалека ветерок.

6 апреля 1906

Пусть он останется безвестным

За далью призрачной неведомых морей,

Пусть он не станет вымеренным, тесным,

Как дом, как комната: от окон до дверей!

Чтоб с тонких берегов вседневности и жизни

В бинокль мечты чуть видеть мы могли,

Как пальмы клонятся в твоей отчизне,

Как тщетно к ней стремятся корабли.

Чтоб в море никогда не вышел Генуэзец,

Способный привести корвеллу к берегам.

Чтоб вечно без людей там красовался месяц

И радостью никто не насладился б там.

Август 1906

Отдамся ль я случайному наитью,

Сознательно ль — кую и правлю стих —

Я все ж останусь телеграфной нитью,

Протянутой в века из дней моих!

И я смотрю, раскрыв с усильем веки

Мечты, уставший, словно слабый глаз,

В грядущее! — как некогда ацтеки

Смотрели в мир, предчувствуя в нем нас.

Август 1906

Встав, прошумят и сгибнут города,

Пройдут и в бездну канут поколенья,

Просторы вод иссякнут без следа,

И станут басней вольные растенья,

Заполнив степи, горы, глубь морей,

Весь шар земной, что стал для жизни тесен,

По завоеванной планете всей

Единый город выступит, как плесень,

<1906 >

Все ближе, все ближе, все ближе

С каждым и каждым мгновеньем

Бесстрастные Смерти уста,

Холоден ее поцелуй.

Все ниже, все ниже, все ниже

С покорным и сладким томленьем,

Чело преклоняет мечта,

Летейских возжаждавши струй.

Что пело, сверкало, манило,

Ароматы, напевы и краски,

Страсть, познанье, борьба,—

Даже ты, даже ты, — Любовь,—

Все странно поблекло, остыло.

Скудны ненужные ласки,

Безразлична земная Судьба

И тягостно вечное: «Вновь!»

Но страшно суровых оценок

Судьи рокового — сознанья,

Что днем, и во тьме, и во сне

Вершит свой безжалостный суд…

О, память! Кровавый застенок!

Где не молкнут стоны страданья,

Где радости плачут в огне

И скорби во льду вопиют.

Придите, придите, придите,

Последние милые миги,

Возжгите в немые уста

Смущенно слепой поцелуй.

Рвутся заветные нити,

Спадают с духа вериги,

С безумьем граничит мечта,

Летейских касаясь струй.

<1906>

Я безволен, я покорен

Пред холодным алтарем,

Длится труд—велик, упорен,—

Жернов мелет тайны зерен,

Грудь сдавил глухой ярем.

Кто я? раб неотрешимый

От тяжелых жерновов.

Кто я? раб неутомимый,

Узник я в цепи незримой,

Доброволец из рабов!

Мне открыты все дороги,

Я же медлю у ярма,

Слепнут очи, гнутся ноги,

Жгут лучи, и ветры строги,

И морозом жжет зима…

1906

Балаганы, балаганы

На вечерней площади.

Свет горит, бьют барабаны,

Дверь открыта, — проходи.

Панорамы, граммофоны,

Новый синематограф,

Будды зуб и дрозд ученый,

Дева с рогом и удав.

За зеленой занавеской

Отделенье для мужчин.

Много шума, много блеска,

Смотрят бюсты из витрин.

Зазвонили к перемене.

Красный занавес раскрыт.

Черный фрак на синей сцене

Мило публику смешит.

«Раритеты раритетов

Показать я вам готов:

Две находки — из предметов

Отдаленнейших веков.

Это — с петлею веревка

(Может каждый в руки взять).

Ей умели очень ловко

Жизнь, чью надо, убавлять.

Это — царская корона

(Крест — один, алмазов — сто).

Ей могли во время оно

Делать Некиим — ничто.

Все газетные заметки