Валерий Брюсов - Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники

Где вы — как Рок, не знающий пощады,

Я — ваш трубач, ваш знаменосец я,

Зову на приступ, с боя брать преграды,

К святой земле, к свободе бытия!

Но там, где вы кричите мне: «Не боле!»

Но там, где вы поете песнь побед,

Я вижу новый бой во имя новой воли!

Ломать — я буду с вами! строить — нет!

30 июля 1905

Нам руки свободные свяжут

И шею обтянут веревкой,

Попы нам прощение скажут,

Повесят нас быстро и ловко.

Я буду качаться, качаться,

Без пошлой опоры на землю,

И будет в бреду мне казаться:

Я шуму великому внемлю.

Мне будет казаться: народы

Собрались внизу перед нами,

Искателей новой свободы

Сошлись проводить со слезами.

И буду, качаясь, кивать я,

Как будто при громе приветствий,

Как будто все люди мне братья,

Как это мне грезилось в детстве.

Кругом, как я корчусь, взирая,

Все зрители будут смеяться,

А я, над толпой умирая,

Все буду качаться, качаться.

1905

Повеял ветер голубой

Над бездной моря обагренной.

Жемчужный след чертя кормой,

Челнок помчался, окрыленный.

И весь челнок, и плащ пловца

Сверкали ясным аметистом;

В кудрях пророка, вкруг лица,

Закат горел венцом лучистым.

И в грозно огненный Закат

Уйдя безумными очами,

Пловец не мог взглянуть назад,

На скудный берег за волнами.

Меж ним и берегом росли

Огни топазов и берилла,

И он не видел, как с земли

Стремила взор за ним Сибилла.

И он не видел, как она

Упала вдруг на камень черный,

Побеждена, упоена

Своей печалью непокорной.

И тень, приблизившись, легла,

Верховный жрец отвел ей локон,

И тихо снял с ее чела

Из белых ландышей венок он.

И годы шли. И целый день

Она скользила в сводах храма,

Всегда задумчива, как тень,

В столбах лазурных фимиама.

Но лишь сгорел пожар дневной

И сумрак ширился победно,

По узкой лестнице витой

Она сходила тенью бледной,—

В покой, где жрец верховный ждал

Ее с покорностью всегдашней,

При дымном факеле, и ал

Был свет из окон старой башни.

Струи священного вина

Пьянили мысль, дразня желанья,

И словно в диком вихре сна,

Свершались таинства лобзанья.

На ложе каменном они

Безрадостно сплетали руки;

Плясали красные огни,

И глухо повторялись звуки.

Но вдруг, припомнив о былом,

Она венок из роз срывала,

На камни падала лицом

И долго билась и стенала.

И кротко жрец, склонясь над ней,

Вершил заветные заклятья,

И вновь, под плясками огней,

Сплетались горькие объятья.

И годы шли, как смены сна,

Сходя во тьму сквозь своды храма,

И вот состарилась она

В столбах лазурных фимиама.

И ей народ алтарь воздвиг

Давно, как непорочной жрице,

И только жрец, седой старик,

Знал тайну замкнутой светлицы.

Был вечер. Запад гас в огне.

Ушли из храма богомольцы.

На малахитовой волне

Сплетались огненные кольца.

И вырос призрак корабля,

И близился безвестный парус,

И кто-то, бледный, у руля

Ронял сверкающий стеклярус.

Уже, мерцая, месяц стыл

Серпом из тусклого оникса,

Когда ко храму подступил

Пришлец с брегов холодных Стикса.

И властно в ясной тишине

Раздалось тихое воззванье:

«Вот я пришел. Сойди ко мне,—

Настало вечное свиданье».

И странно вспыхнул красный свет

В высоких окнах башни старой,

Потом погас на зов в ответ,

И замер храм под лунной чарой.

И в красоте седых кудрей

Предстала у дверей Сибилла,

Простер он властно руки к ней,

Она, без слов, главу склонила.

Спросил он: «Ты ждала меня?»

Сказала: «Верила и ждала».

Лучом сапфирного огня

Луна их лик поцеловала.

Рука с рукой к прибою волн

Они сошли, вдвоем отныне…

Как сердолик — далекий челн

На хризолитовой равнине!

А в башне, там, где свет погас,

Седой старик бродил у окон,

И с моря не сводил он глаз,

И целовал в последний раз

Из мертвых ландышей венок он.

1804 — ноябрь, 1906 — март, 1906 — январь

Нет, слова гонцов не ложны!

Ты безвременно сражен!

Все надежды невозможны,

Все, что счастье, — только сон!

Я лишь ночь одну вкушала

Умиленье ласк твоих,

И не знаю, как не знала,

Ты мой муж иль мой жених!

Ты мой пояс непорочный