Николай Минский - Белый ночи. Гражданские песни

Исчезли все, с моей свободой вместе,

Перед твоим ликующим мечом.

Ошибся я! Мне этот мир жестокий

Казался столь же чистым, как я сам.

Как пламя факела, во мрак глубокий

Ронял я свет и рвался к небесам.

Я верил: лишь призыв мой гордый грянет,

Лишь стоит мне во имя правды встать,

И на тебя весь мир грозой восстанет,

И ты исчез, как сон, бежал, как тать…

Гордись! Ошибся я… Твой смех надменный

Был смехом прозорливца-мудреца.

В своей душе развратной и презренной

Прочел ты, как развращены сердца.

Гордись! Как ты, весь мир порочен,

И гаснет факел мой во мгле.

В земле — мои друзья, и знамя — на земле.

Гордись! Век правды вновь отсрочен…

Тюремные своды в полночной тиши

Неясные стоны рождают.

То скорбные думы бессонной души,

Как бабочки, тихо блуждают

И выхода ищут на волю, туда…

Сегодня мне радость большая:

Я ночью томился… Вдруг вижу: звезда

Горит пред окном золотая

И ласково светит в мой мрачный подвал

И шепчет о счастье, о воле…

Я плакал, и слезы скорей вытирал,

Чтоб свет ее видеть подоле.

Я верил лучам ее добрым — как вдруг

Насмешливо цепь загремела,

И стены, и своды смеялись вокруг,

И сердцем тоска овладела.

Но цепь улеглась — вновь любви и добра

Лучистые речи звучали…

Так в сердце боролись всю ночь до утра

Луч света и бездна печали.

А утро настало — незримая тень

Сгустилась над звездочкой нежной.

— Гремите ж, о цепи, злорадно весь день,

И сердце, томись безнадежно!..

Недолго ждать — и я умру,

А он, веселый и здоровый,

За пьяной чашей, на пиру,

Бесчестить будет мой терновый,

Мой окровавленный венец…

И будут вторить раб и льстец…

И не смутит никто укором

Бесстыдной радости его,

Не прокричит, что оттого

Я умер, что считал позором

И преступленьем жить, как он,

Что пир его есть святотатство,

А радость — коршуна злорадство

На поле, где герой сражен,

Что вместе с ним Вражда ликует,

А над могилою моей,

Как мать, лишенная детей,

Склонилась Правда и тоскует…

Дымятся факелы кругом,

Сверкает медь и сталь.

Безмолвным строем мы идем

Куда-то в поле, в даль…

На мрачных лицах спит гроза,

В молчаньи приговор.

У всех опущены глаза,

Лишь мой не сомкнут взор.

Я ждать пощады не могу,

Час пробил умереть.

Но в этот час в лицо врагу

Не стыдно мне глядеть.

Дымятся факелы кругом,

В мозгу, быстрей зарниц,

Мелькают мысли о былом,

И вихри дел и лиц.

Нет, не хочу перед собой

Солгать в предсмертный час,

Боюсь, что тяжкою борьбой

Я никого не спас.

Бесплодно жизнь прошла, как дым,

Час пробил умереть.

Но все ж в лицо мечтам былым

Не стыдно мне глядеть.

Дымятся факелы кругом,

Слабею и дрожу.

С тоскою вещей пред концом

В грядущее гляжу.

Боюсь: забудет край родной

О наших именах,

И прежде в памяти людской

Истлеем, чем в гробах.

Слетает с уст невольный крик,

Час пробил умереть.

Но близкой смерти в бледный лик

Не стыдно мне глядеть.

Тронулась в путь колесница позорная…

Узник, как снег, побелел.

Сердце окутало облако черное,

Ум от тоски онемел.

Он истомился за ночь беспредельную

Нечеловеческих мук.

Лишь отдается в нем болью смертельною

Сердца усиленный стук.

Словно сквозь дымку тумана,

Движется море голов,

Слышится бой барабана,

Слышится топот шагов.

Все это ждал он — и все неожиданно

Как-то случилося вдруг.

Люди бегут, как на праздник невиданный…

Всех их любил он, как друг.

Страшные тени парят над душою.

Выплывут, снова нырнут…

Грудь наболевшую с болью тупою

Медленно, медленно рвут.

Кто-то взывает… Туманится взгляд…

Мрачно и страшно… Назад, о, назад!

________

Поздно… Нет выхода в мир упования…

Ах, как светло позади!

Вон промелькнуло знакомое здание.

Дрогнуло пламя в груди.

Он поклонился. Глядят любопытные.

Это родной его дом.

Скрылись там мать и сестра. Беззащитные!

Вон за любимым окном

Первую книгу прочел он заветную.

Другом была ему книга дана.

Вечером сел он и ночь неприметную

С нею провел он без сна.

Помнит: он встал обновленным,

К другу скорей побежал.

Крепко в порыве смущенном

Руку ему он пожал —

И полилися слова дерзновенные…

День этот вместе они провели.

Страстно давали обеты священные,