Дмитрий Мережковский - Стихотворения 1883-1887

1883

…Кончался пир, и утро приближалось.

В хрустальной вазе тихо умирал

Букет цветов от знойного угара,

И зеркала тускнели в дымке пара.

Над бархатом корсета выступал

Упругий очерк груди обнаженной,

И локоны с головки наклоненной

Покрыли чашу, падая на дно,

Как золото, в пурпурное вино.

В одеждах дам виднелся шелк измятый;

На канделябрах пламень почернел;

И яркий сок разрезанной гранаты,

Как кровь, на белой скатерти алел.

Ворвалось утро меж портьер тяжелых

И брызнуло холодною струей

Над рядом лиц насильственно веселых,

Над жалкой смертью оргии ночной…

И веера под нежным пухом скрыли

Стыдливый мрамор голого плеча,

И мы рукой невольно заслонили

Усталый взор от бледного луча…

1884

Мне снилось — от резни чудовищного боя,

От крови, слез и мук бежал я в темный лес

Искать защиты и покоя

Под вечным куполом небес.

Здесь чудный полумрак таинственного храма,

Стволы уходят вдаль, как легкий ряд колонн,

Как сладким дымом фимиама,

Смолою воздух напоен.

И в говоре ветвей мне чудится порою

Благоговейный гул молящейся толпы,

И сыплют искры надо мною

Лучей широкие снопы…

Но вдруг в немой тени нарушил мир отрадный

И грозно прошумел могучий взмах крыла:

То ястреб — хищник кровожадный

Упал на жертву, как стрела.

Добычу он схватил железными когтями

И страшно медленно душил, и в тот же миг

Из дикой чащи под ветвями

Ко мне донесся чей-то крик.

И этот крик растет, от края и до края

Он наполняет мир тоскующей мольбой

И мчится к небу, замирая

В дали блестящей и пустой.

И ужасом тот крик мне душу потрясает.

А солнце между тем преступный темный лес

Невозмутимо озаряет

Лучами с праздничных небес.

Как храм, поруганный кровавым злодеяньем,

Безгрешной чистоты наружный вид храня,

О лес, торжественным молчаньем

Теперь ты страшен для меня!

Здесь, даже здесь, увы! нет мира и покоя:

Все та же предо мной и здесь, в глуши лесов —

Резня чудовищного боя

И злоба бешеных врагов!

1884

Я знаю: грозный час великого крушенья

Сметет развалину веков —

Уродливую жизнь больного поколенья

С ее расшатанных основ, —

И новая земля, и новые народы

Тогда увидят пред собой

Не тронутый никем, — один лишь мир природы

С его немеркнущей красой.

Таков же, как теперь, он был, он есть и будет,

Он вечно юн, как Божество;

И ни одной черты никто в нем не осудит

И не изменит ничего.

Величественный зал для радостного пира,

Для пира будущих людей,

Он медлит празднеством любви, добра и мира

Лишь в ожидании гостей:

Разостланы ковры лугов необозримых;

На вековом граните гор

Покоится в лучах лампад неугасимых

Небес сапфировый шатер;

И тень из опахал из перьев тучек нежных

Дрожит на зеркале волны,

И блещет алебастр магнолий белоснежных,

И розы нектаром полны,

И это все — для них: все это лишь убранство

Для торжества грядущих дней,

Где трапезою — мир, чертогами — пространство

Земли и неба, и морей.

И вот зачем полна природа для поэта,

На лоне кроткой тишины,

Едва понятного, но сладкого обета

Неумирающей весны.

И вот зачем цветы кадят свое куренье

Во мгле росистых вечеров,

И вот о чем гремит серебряное пенье

Неумолкающих валов.

1884

Серебряной каймой очерчен лик Мадонны

В готическом окне, и радугой легло

Мерцание луны на малахит колонны

Сквозь разноцветное граненое стекло.

Алтарь и дремлющий орган, и купол дальний —

Погружены в таинственную мглу;

Лишь край мозаики в тени исповедальни

Лампаду отразил на мраморном полу.

Седой монах, перебирая четки,

Стоял задумчивый, внимательный и кроткий;

И юноша пред ним колена преклонил;

Потупив взор, он робко говорил:

«Отец мой, грех — везде со мною:

Он — в ласке горлиц под окном,

Он — в играх мошек над водою,

Он — в кипарисе молодом,

Обвитом свежею лозою,

Он — в каждом шорохе ночном,

В словах молитв, в огне зарницы,

Он — между строк священных книг,

Он — в нежном пурпуре денницы

И в жгучей боли от вериг…

Порою череп брал я в руки,

Чтоб запах тленья и могил,

Чтоб холод смерти утолил

Мои недремлющие муки.

Но все напрасно: голова

В чаду кружилась, кровь кипела,