Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 1. Поэзия

Достигнув предела пути,
Я оглянулся, чтобы описать путешествие
Лицам, пославшим меня сюда.
Хоть в дороге мне снились иные сны,
Чем вам, оставшимся дома,
Хоть увидел я столько лиц,
Что я лица родных не вспомню —
Вид стены, преградившей мне путь
Вдохновляет меня на поэму.

Стена, как и положено старой стене
В романтических образах,
Может быть описана так:
Темная зелень плюща,
Взирающая на путешественника,
Трещины, давшие обиталище
Скорпионам, тарантулам, сороконожкам,
Яркая зелень берез,
Налипшая на глаза,
Золоченая маковка церкви,
Разрезающее солнце в движении к меридиану.

Но если воспользоваться иными словами,
Сочлененными в иной последовательности,
То как вы назовете эту преграду
На пути к истоку всех времен?
Сюда уперлись все призрачные тропинки,
Прорубленные лунным светом
Для лунатиков, бредущих с высоко поднятыми
руками,
Для несчастных, опустивших руки.
Здесь прохладно и приятно,
И есть родник, необходимый для жизни,
Но нет движения вперед,
Хотя по смеху детей мне понятно,
Что и по ту сторону стены есть жизнь.

Познав измену раньше, чем женщину,
И женщину раньше, чем любовь,
Я теперь познаю окончание жизни
Раньше, чем смерть.
Потому что, как ни приятно будет
Существование возле стены,
Оно не продвинет меня ни на йоту дальше.
Радует лишь сознание того,
Что ни один,
Ни один из попутчиков
Не перейдет на другую сторону Старой Стены.

В одни времена стена — лишь препятствие,
По преодолении которого
Новое солнце восходит —
Барьер революции образа жизни и мыслей.
Но время от времени в ходе веков
Стена становится неодолимой.
Это время, когда эмаль листвы
На воде прудов
Знаменует конец старой жизни,
Но новой еще не видно
За выпавшим снегом.

Для пальцев слабых остекленела поверхность
Стены.
И мысли погрузятся в оцепенение беременности
У Старой Стены.

И дети, играя, полезут за стену,
Как в сад
Соседский.

Поэтому жду терпеливо детей я.

дети Больше и дети Лучше! дети, вспомните,
вы — дети Случая,
вероятностного взаимодействия
лицедействуя и злодействуя
на подмостках, что мнятся бытием,
единичное вы событие,
недостойное званья открытия
создавая свои концепции,
вы и сами — всего лишь концепция,
что нуждается в доказательстве.

корявые ветви деревьев — фотографии кумитэ
приготовимся, дети, к тяжелой борьбе:
мы должны уничтожить себя в себе

я — за все извращенное разом:
в нормативном нет хитрости разума,
нормативное — память о пастбище

кривь его превращает в ристалище
кось его превращает в сражение

кривь и кось не дают повторениям
подменять собой отражения

грязная женщина занята грязным делом
пифагорейские сферы
золотые созвучия
энергии тучи
ветры высот, текущие через
пиратский флаг, что полощется в хаосе
выше мелодия, выше нота
обрывается

корявые ветви деревьев — фотографии кумитэ
приготовимся, дети, к тяжелой борьбе…

Телефонный номер Бога.
Таксофон. Напевы диска.
Пережеванные строки
Вяжут зубы, как ириска.

А снаружи: стон и грохот
Пробежал чугунной крысой.
Жаждет под унылый хохот
Ветер Землю сделать лысой.

Вызывающе и грубо
Скалятся в ночи березы,
Словно мраморные зубы
Крутобедрой чернокожей.

В непрозрачности незнанья —
Ни единой вспышки, кроме
Искр огненных рыданий,
Пробежавших по соломе.

Смолянистая дорога.
Две заломленных руки.
Телефонный номер Бога.
И короткие гудки.

Рано или поздно ты обнаружишь,
что безумье твое за притворством не скрыть.
И, над бездной баюкая на руках
нерожденных детей в пеленках свободы,
ты свой взор просветлишь, чтобы взгляд потемнел.
Ядовитые слезы на жалах ресниц задрожат,
и, впервые решившись гниению мысленно
тело подвергнуть,
— засмеешься над тыщей напрасных шагов.

Вспомни, Господа ради, дитя, стрекозу у пруда,
что дрожала, как жилка, на мраморной шее
березы,
и соленую кожу, где бился в крутых буранах
твой корабль не раз, ожидая слияний
и претерпевая крушенья.