Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 1. Поэзия

И через пламя проходят души
Всех оскорбленных:

Дев престарелых, их черных кошек,
Жен изможденных, отдавших лица
Огню плиты и пене мыльной,
И стариков, кричащих тщетно
В припадке пьяном пустым карманам.
И тех, в ком старость таится скрытно
И проступает сквозь их поступки.

И ищут, ищут в путине листьев
Несчастных души: себя и время.

По переулку, по переулку
Идут, танцуют, поют и пляшут,
Не замечая скорбей пропащих —

Лиц безупречных горды анфасы,
Сердца стальные, глаза — хрустальны.
Воспоминанья! Воспоминанья!

В толпе прекрасных себя находят,
Себя находят и мчится эхо —
— о, громовое! —
Я был тобою! мог быть тобою!

Но отстраняет суть воплощенье —
В морщинах дробится отраженье.
Они снимают ладони падших
С плечей прекрасных и вдаль уходят.

Совсем уходят… навек уходят…

По переулку, по переулку
Гуляет ветер, бессонный ветер,
Колотит в ставни, молотит в двери.

Молитесь ветру,
Нерожденные дети!

Пришли времена
Вторгаются ангелы с чашами, полными горечи,
в окно моей спальни и будят меня
влажным хлопаньем крыльев: пришли времена,
держась за руки, от похмелья прозрачные — Боже! —
пришли времена, те времена, что прошли…
И пальцы возложены на окончания молний —
застежки старой кожи разошлись —
устав кусать грудь белой клеопатры,
сатиновой, набитой пухом и пером,
я приползу линять под умершим окном.

Под Окном Дома

Здесь, под Окном Дома, куда я вечно возвращаюсь,
ослабляя крепления дыбы, на которой подвесил
я память,
протерев формалином блестящие крючья…
Под этим Окном, прорубленным в коже того,
кто из тайн пирамиды слагает,
очень давно танцевал я Пьеро
в маскарадном наряде болвана…
Очень давно я верил, что любовь — выключатель
магнитофона с искрящейся от пьянств музыкой
пробуждений…
Сюда, под Окно Дома, куда я вечно возвращаюсь,
я приношу новый виток спирали, новый венок
для сераля тех красавиц,
что золото перековали на монету —
металл вечно юных волос.

Корабль за невольницами

Ночные улицы — простор для карнавала
гулящих ветров в балахонах из газет…
По улицам друзья идут к большому Кораблю
конца своих скитаний, на котором
привязаны, как привидения, и стонут,
и мечутся как паруса для сонных Эльдорадо —
непобедимая страданьями Армада —
сонмы Чистых Белых Простыней.
Ах, легкие полны предвосхищеньем
грядущих вздохов, трапез на траве,
и берег путешествия звенит
как колокольчики пленения
на ногах невольниц,
с волненьем выбегающих на берег
навстречу Кораблю.

Danza de fores
Мы вас любили, в вас себя любя,
Вы — соучастники открытия себя.
В руках, казалось, брякали Ключи
к любому сердцу от любой двери.
Мы — феи ваших приключений наяву.
Рычали пятна, желтые, как ягуары,
а попугаи переулков повторяли
слова любви на сонном берегу,
пока к нему не подошел Корабль
и вы с него на берег не сошли.
У вас в руках лежала Музыка, которой
так не хватало солнцу джунглей и страстей.
Танцуй, моя сестра, танцуй!
Пятнадцать золотых колец на срезе бедер,
пятнадцать светлых годовых колец.
Танцуй, моя сестра, танцуй!

И грудь твоя, как носик твой, курноса,
и ты еще не задаешь вопроса,
но ты уже ответы знаешь все.

Танцуй, моя сестра, танцуй!
Лупите, черномазые, по бонгам!
Сосудик вьется вверх по щиколотке тонкой,
он алым в лоне расцветет цветком.
Танцуй, моя сестра, танцуй!

Низ живота курчавится дремуче,
кора лодыжек в бархатных обручьях.
Я — глина, будь для пор моих водой!
Налейся, как в сосуд, в мой глаз пустой,
заполни пустошь меж закатом и восходом,
будь голой непосредственной природой,
танцуй, моя сестра, танцуй!

Love labour’s lost

— Где же вы?
Вечно непосредственные, нашей юной жажды
утолители.
Где же вы?
Юного безумия добрые целители?
Где же вы?

— Там же, где и были —
в Гренландии и пыли —
Скептически губы застыли,
мы начисто нынче былое забыли.
Стояли на пороге, да не знали дороги.
Думали вечно свечами гореть
у изголовий юных безумцев,
но нынче мы ищем иное.