Наум Коржавин: Стихи

Пусть кто другой, а мы судить не можем,
Велик ли в том размах или ничтожен.
Что ведаем в своем упорстве диком
Мы о величье? - Грех наш был великим.
Да, грех... И наш - хоть мы всегда роптали.
Но понимали ль мы, о чем мечтали?
Вот Латвия. Мы - здесь. Мечты - не всуе...
Что ж, грустный, Братским кладбищем брожу я.

...На серых плитах - имена и даты.
Тишь. Спят в строю латышские солдаты,
Носившие в бою Ненаше знамя,
Погибшие, возможно, в схватках с нами.
...Они - молчат, - я - надписи читаю.
Здесь - всё другое, здесь - страна другая.
Здесь - занята, как встарь, сама собою,
Она упрямо чтит своих героев.

Вокруг на плитах имена убитых,
Что ж нет имен на некоторых плитах?
Они - пусты. Их вид предельно гладок.
Поверхность - стёрта... Наведен порядок
И в царстве мёртвых... Спавший под плитою,
Как оказалось, памяти не стоит.
Он к нам до смерти относился худо,
И как бы депортирован отсюда.

Всё это - Сталин... Все упрёки - мимо.
Но кем мы сами были? Что несли мы?
Что отняли у всех? И что им дали?
И кем бы стали, если бы не Сталин?
И без него - чем, кроме дальней Цели,
Мы сами в жизни дорожить умели?
И как мы сами жили в эти годы,
Когда он депортировал народы?..

...Что в этом «Мы!»? Намёк ли на Идею,
С которой чем честней мы, тем грешнее?
Наверно, - так. Но сам не знаю, прав ли?
Кто был честней, тот был от дел отставлен.
И всё же - «Мы»!.. Все! - кто сложней, кто проще.
Был общим страх у нас и грех был общим.
«Мы» - это мы... Пустая злая сила,
В которую судьба нас всех сплотила.

Мы - жизнь творим. Нам суд ничей не страшен,
Плевать, что это кладбище - не Наше.
Оно - мемориал, и он - освоен:
Обязан каждый памятник, как воин,
Служить лишь Нам. Лишь Мы одни по праву
Наследники любой геройской славы,
«Мы» - это мы... Лежит плита над мёртвым,
И на плите цветок, хоть имя стёрто.

Знать, кто-то здесь бывает временами,
Кому плита без букв - не просто камень,
И кто глазами строгими своими
Читает вновь на ней всё то же имя, -
Знакомое ему, а нам чужое...
Кто в снах тяжёлых видит нас с тобою
И ту плиту... И ненавидит страстно...
...А кто другого ждал - тот ждал напрасно.

В его глазах - всегда пустые плиты.
Жаль, от него навек сегодня скрыты
Мы. Наша боль, все взрывы нашей воли...
Проклятье века - разобщенность боли.
Плевать ему теперь на наши взрывы...
Что делать? Жизнь не слишком справедлива,
И лучше быть поосторожней с нею...
...Средь старых плит есть плиты поновее.

Взгляни на них, и мир качнется, рушась.
Латинский шрифт: «Бобровс», «Петровс», «Кирюшинс»...
Бобров... Петров... Так!.. Только так вас звали.
Чужих обличий вы не надевали,
Не прятались за них на поле бранном.
Вы невиновны в начертаньи странном
Своих фамилий... Долг исполнив честно,
Не вы себе избрали это место.

Привыкнув за войну к судьбе солдатской,
Могли б вы дальше спать в могиле братской,
А спите здесь, меж этих плит немилых,
На кладбище чужом, в чужих могилах.
Где кто-то спал до вас, нам жить мешая,
Где ваш покой смущает боль чужая,
Как будто вы виной... А вы - солдаты.
Вы ни пред кем ни в чем не виноваты.

Вселил вас силой на жилплощадь эту
Без спросу Член Военного Совета
Иль кто-то равный, ведавший уделом...
И вряд ли сознавал он, что он делал.
Он только знал, что есть на то Решенье,
Как в прошлом был приказ о возвышенье
Его внезапном... И как вся карьера,
Весь опыт жизни и основа веры.

Да, мать его седою здесь бы стала...
Но ведь она была всегда отсталой,
Неграмотной... И всех жалела глупо.
Ну где ей знать, что трупы - только трупы,
А жизнь - борьба... Всё, что, спеша к вершинам,
Усвоил сын, хоть был хорошим сыном.
- Еще б живых жалеть... А трупы - ладно! -
Пусть служат агитации наглядной.

Простите нас, лишенные покоя!
За всю планету пав на поле боя,
Лежите каждый вы в чужой могиле,
Как будто вы своих не заслужили.
И мимо вас, не подавая виду,
Проносят люди горечь и обиду,
Глядят на вас... И тяжек взгляд... И - всё же
Простите нас... Его простите тоже.

Простите... Не со зла он делал это.
Он просто точно знал, что Бога - нету.
Кто предсказать бы мог, чем станет позже
Российских бар игривое безбожье,
И «Либэртэ», и опьянённость Целью!..
У них был хмель, у нас - всю жизнь похмелье.
Над нами он, свой долг блюдущий строго.
Но в чем он видел долг, служа не Богу?