Хорхе Борхес - Алгорифма

Полные бутылки и пустые.
Не привык терпеть одни лишенья
Аппарат кровавый разрушенья.

На Руси раздор, как при Батые.
Виноваты с мясом щи густые
За поста, выходит, нарушенья?

Вспоминаю карандаш и шпагу.
Гонгоры стих гордый вспоминаю.
Шпага поломалась. Да, я знаю.
Карандаш грозит ареопагу!

Вспоминаю то, что сам увидел
И что мать с отцом мне рассказали:
Сталин извращенцев ненавидел.
Сапоги они ему лизали.

Вспоминаю друга Маседонио
Не в кафе, на улице что Онсе,
Оперев чело своё ладони о,

В эншпиль погружённого (в прононсе
Его «эр» французское…) — у стойки
С ним стоим мы, к алкоголю стойки!

Ещё помню я с землёй телеги,
Что вдоль Онсе не спеша по пыли
Проезжали… Красные глупы ли?
Скромно жить при хлебе да ночлеге…

Почему не во дворце, коллеги?
Верующими когда б вы были,
Заповедь Христа бы не забыли…
Но что делать опосля возлеги?

Помню Амальсен де ля Фигура,
Ту, на улице что Токумана…
Антифразис — речи есть фигура,

Вид наичестнейшего обмана:
Юношу богатого Спаситель…
Полюбил. Как жертву искуситель.

Станислав дель Кампо, возвратившись,
Умер. На том свете очутившись,
Станислав дель Кампо перед Богом
Оправдался, мило отшутившись

На своём испанском неубогом:
«Мой Господь! — Сказал он — Если б Огом
Я Васанским был, усовестившись,
Одр железный в деле прелюбогом

Не винил бы!» Станислав дель Кампо
Сказал Богу: «Я всем беднякам по
Женщине бы дал в юные годы», —

На что Бог ответил Станиславу:
«Ну, дель Кампо, шутишь ты на славу.
Кончились твои, бедняк, невзгоды!»

Вспоминаю третий двор. Рабов он
Патио был, для меня запретным.
Лучше бы остался мир каретным
Да лошадным, сердцем облюбован.

Лучше бы как в Индии он бедным
Оставался, не разбогатевший,
И в Китае как велосипедным,
А то править миром захотевший

Людоед с техническим прогрессом
Справиться не может и планету
Ближнюю за звонкую монету

Продаёт уже, леча мир стрессом.
Лучше рабский дворик, чем свобода
Для заднепроходного пробода.

Вспоминаю выстрел пистолетный
Алема в закрытом экипаже.
Где Пилат, петух наш туалетный?
Дать ли объявленье о пропаже?

Он теперь как юнкер эполетный
При купчихе, а она при паже,
Гей теперь он, зерноклюв балетный.
Ну ты, Пугачиха, и глупа же!

Кто из «Независимой газеты»
На «Фабрику звёзд» перелетает?
Но подъедешь не на той козе ты

К Алле, если Понтий не питает
Личную симпатию к одежды
Не снимавшим ради той надежды.

В Буэнос Айресе, ныне оставленном,
Я б себя ощущал посторонним,
Но теперь я на потустороннем
Берегу, мной отсюда представленном,

За собой наблюдаю в наставленном
Зеркале, на пол вдруг не уроннем:
Освещаемый со всех сторон нем.
Быль зрю о есть мышей не заставленном…

Рай единственный, нами не видимый,
Есть потерянный рай, что утрачен
Навсегда… Властью их ненавидимый,

Перед смертью голодной был мрачен,
Но и весел я: «Что, ненавистники,
Своего не добились, завистники?»

Некто, мой почти я, идентичный
Мне настолько, что мы без сомнения
Одна личность, в глазах лишь темнения
Нет твоих, мой двойник аутентичный,

Эти строки прочтёт, артистичный
Подражатель себе, поумнения
Сильных мира виновник, чьи мнения
О добре и о зле — воск пластичный.

С обелиском привинченным скромную
Да оплачет плиту из цемента,
Как свою, улучатель момента,

Искру высечь чтоб в небе огромную.
Должен эту прочесть он страницу.
Верю в утреннего я Денницу.

Где роза на руке твоей с дарами
Интимными? Хотя, слепая, цвета
Она не видит… Где, Ангел Завета,
Роса её, где лепестка вес? — В раме.

В полноформатном параллелограмме.
Вот как испорчен ты, жертва совета
Праведников, не авторов навета —
А искренности сколько в фонограмме!

Вот зло как поступил вор с фраерами.
Словно слепой в ночи шёл без просвета,
Хотя ещё час с лишним до рассвета