Юргис Балтрушайтис: Лилия и серп

Вскрывались дни, часы цвели —
И брел я, в поте и в пыли,
На зов Отца, межой земли…

И был я в смертных думах смел…
И труд пути, святой удел,
Не раз в любви преодолел…

И строя миг по мере сил,
Я лишь упорным словом жил,
О всходах вечности тужил…

И сердцем, вверенным весне,
У летней грани я втройне
Горю молитвой о зерне…

Я цвел с Творцом в Его цвету,
И знаю: в божью полноту
Свой смертный колос я вплету.

Падает с лязгом Молот стальной
В смертной, упорной руке,
Грузно взрывая мерной волной
Гул вдалеке…

Строя, чеканя темный свой сплавъ
В горестной малости сил,
Слепо ковал он, слепо создав,
Зданье дробил…

И, содрогаясь в трудных лучах,
Тратя во тьме ли свой жар,
Знал ли, что Богу каждый был взмах,
Каждый удар?

В мире взрывая искры сквозь тень,
С грохотом Молот стальной
Грузно готовит часу ступень
В храм неземной…

Дробность во прахе замкнутых руд,
(Смертное сердце, заметь!)
Должен средь смуты времен его труд
Преодолеть…

Должен он славу дня Твоего
Трепетом сирым обнять,
Боже! Но вечность — бремя Его,
Миг — рукоять!

Час изменил — цветы солгали,
Звон пламени заглох в дыму…
Но сердце не стезей печали
Влачится, онемев, во тьму…

Забвенный миг и срок тревоги,
Столь часто острой, как игла —
Два знака у земной дороги,
Два ввысь подъемлющих крыла…

Но как ни сладок праздник тощий,
Раскрывший весь свой цвет мечты,
Лишь в пытке — мера смертной мощи
И в ней — даянье полноты.

И в мире вижу я все чаще,
Что, гордо строя беглый час,
Слаб дух, над благом дня дрожащий,
И скорбь стократ достойней нас.

И я в людском порыве к раю,
Тоске утраты грудь учу —
Безбольный жребий отвергаю,
Венца без терний не хочу!

Зыбля дым свой сизый
В поле, в тайный срок,
В пламенные ризы
Вечер даль облек…

В час их кроткой славы,
Искрясь, ввысь простер
Огненные главы
Огненный собор…

Во врата святые
Шествуют толпой
Митры золотые
К службе мировой…

И в святыне горней
Светится потир —
И поник соборне
Вещий звездный клир…

И воскресла в Боге,
Лаской звезд дыша,
На земном пороге
Смертная душа…

Пламя разрешило
Плен ее в пыли —
Вскинуло кадило
К небу дым земли!

Лишь тот средь звезд венчает землю,
Кто, встретив сумрак и зарю,
Бесстрашно молится: Приемлю!
В смирении твердит: Горю!

В одной и той же тайной воле,
Раскрывшей свой вселенский сад,
Возник и стройный стебель в поле,
И век его пресекший град…

Людскому сердцу дан на благо
В тиши и в бурях трепет дней,
Но где оно пред пыткой наго,
Там смертная стезя верней…

Вот льются солнечные волны,—
Баюкая забвенно нас,
И каждый миг — как кубок полный…
Благословен цветущий час!

А вот, меняя безмятежность,
Срок дрожи тень свою принес —
Благословенна неизбежность
Борьбы упорной, трудных слез!

Немного пестрых красок надо,
Чтоб занести на полотно
Ворота, двор, забор вдоль сада,
Мой домик, выцветший давно,
Кривую длинную аллею
Из лип столетних и за нею,
Чуть видимый сквозь полумглу,
Изрытый стадом, спуск к селу,
И дальше — поле за дорогой,
Где пожелтел уже овес,
И над оврагом ряд берез,
И купол сосен, темный, строгий,
И снова поле за рекой —
Простор безлюдья, сон, покой…

Еще есть церковь возле парка,
Прибежище святое, где
Поникший дух в молитве жаркой
Вновь обретает мощь в беде
И, к чьей ограде здесь, как всюду,
Влачится боль, взывая к чуду,
И блудные на божий суд
Свое терзание несут…
Как есть и сельское кладбище,
Чей неминуемый порог
Приемлет бремя всех дорог,
Открыв последнее жилище,
Где молкнет смех средь мшистых плит
И горе беспробудно спит…

Таков убогий мир, в котором
Живу, сквозь призрачный покров
Стараясь вникнуть в часе скором
В недвижный замысел веков…
Но, дав мне в жизни мир мой малый,
Не боль изгнанья и опалы
Вложил Создатель в грудь мою,
А славословье бытию —
Коль славен русский жребий трудный,
Мох ветхих крыш, гнилой плетень,
Дым нищих сел, где дремлет тень —
И да святится колос скудный
В полях, объятых тишиной,
Как нежный лик страны родной…