Юргис Балтрушайтис: Лилия и серп

Она теперь в глубоких ранах
И вся в запекшейся крови,
Но зреет в северных туманах
Срок искупительной любви,
И в темную обитель дрожи
Войдет, как пламя, отрок божий,
И будет ярко горяча
В руках невольничьих свеча —
И в щедрый дар за крест суровый,
Где было бремя всех забот,
Наш древний посох расцветет
И дивный трепет жизни новой
Молитвенно в победный час,
Как чудо солнца, вспыхнет в нас…

Был колокол на башне, в храме вешнем,
Где явь земли свой жертвенник зажгла…
И он был отлит звону о нездешнем,
И пела в нем вселенская хвала…

И он пылал сердцам, как весть живая,
О тайнах мира в звездном их цвету,
Своим псалмом впервые разрешая
Слепой земли глухую немоту.

Но в час, когда огонь преображенья
Коснулся праха всех земных дорог,
Не кончив чуда нашего рожденья,
Для райских песен колокол заглох…

Но нет, лишь ткань из тлена онемела,
Лишь бренный цвет увял средь смертных нив!
А вещий дух, не знающий предела,
В своем твореньи вечно будет жив…

И вновь, и вновь, лишь в строе звездно-новом,
Воскреснет в людях в каждый вещий час
Пророк, что был для нас небесным зовом
И Вечности ответствовал за нас.

Стучись, упорствуя, Кирка,
В глухую грудь земли, пока
Не зацветут тебе века…

Пусть горек, сир и мал твой труд,
Но есть у грани тайных руд
Рубин живой и изумруд…

Но, роя прах, дробя пласты,
Не сетуй с болью, что не ты
Войдешь в сверканье полноты…

И ты лишь знай, лишь кротко верь,
Что в мире плача и потерь
Твой трудный трепет — только дверь…

Твой древний звон — твой жребий весь,
А сбудется средь звезд, не днесь,
Что ты упорно строишь здесь…

В тюрьме, где были низки своды
И каждый стебель цвел в тени,
Я ткал из бренной жажды годы,
Прял из пустых забвений дни…

И в трепете о звездном свете
Лишь в искрах мира сны любя,
Я, как слепой паук, в их сети
Безрадостно ловил себя…

И там, где сон скудел и даже
Был мертв в плену зацветший миг,
Я, узник, сам стоял на страже
Скрепленных мной оков моих…

И, точно камень, время было,
И мерной тенью дни текли
В неволи прихоти постылой
На замкнутой меже земли…

И жил я в прахе у пopoгa
Творца тщетой слепых минут,
Как будто свет и бездна Бога,
Не сердцу смертному цветут.

Не называй далекой бездной
В тоске твоих насущных снов
Неизмеримость ночи звездной
И темный вой морских валов…

Ведь все пыланье яви мира,
Час всхода, стебель, цвет, зерно,
Как бы ни билось сердце сиро,
С ним первозданно сплетено…

И слиты в круг нерасторжимый
Различья, грани и межи,
И ты пред всей их далью мнимой
В дороге праха не дрожи.

От краткой песни колыбельной
До гроба, тайной бытия,
Цветет векам твой миг отдельный,
Их глубь великая — твоя

И в час смятенья, и в покое,
Звезда средь звезд, творит твой дух
Одно свершенье мировое —
Хоть ты лишь слеп, хоть ты лишь глух!

Кузнец упорный, что куешься
— Затвор на склеп, где тлеет ложь,

Глухую цепь, стальной засов
На рабство дел и рабство снов,

Несокрушимо-крепкий щит
От слез, насилья и обид!

— Отныне взрыл мой звонкий труд
В земле безмерность божьих руд,

И юной мощью рук моих
Я должен выковать из них,

Как мне назначил мой Творец,
Державу, скипетр и венец.

— Уже красна в моем огне
Вся сталь, что Зодчий вверил мне,

Но, груз полос моих дробя,
Я впредь венчаю сам себя,

И с гордым трепетом кую
Свой миг и час, судьбу свою!

Аминь! Из пепла мир возник!
Он весь, как девственный рудник,

Открыт упорству твоему,
И пусть твой горн, служа ему,

Цветет в веках, как свет живой,
И — да святится Молот твой!