Юргис Балтрушайтис: Лилия и серп

Лишь знаю, что в мире — две разных ступени:
Средь высей зацветший покой
И в дольней дороге от тени до тени —
Заблудший в смятении разум людской!

Скользнул закат по высям отдаленным,
И вновь шепчу я сердцу моему:
Познав весь свет, равно неутоленным,
Падешь во тьму…

На всех стеблях, чья стройность длится хрупко,
Зажжется свет, затмится и пройдет…
И лишь полынь — на дне живого кубка,
Где будто был налитый на пир мед…

В миг пламени веков седая Пряха
Роняет прах, и меркнет вдруг игра,
И каждый раз для холода и страха
Влачусь я от костра…

Смыкает день стоогненные сроки
В полях земли — лишь в небе облака
Цветут, горят… Но искры их далеки!
И дрожь близка…

Полдневный лен и розы отцвели…
В последний раз, чуть зыбля свет в пыли,
День шелестом касается земли…

И где сливалась ткань земного сна
Из зыбкого цветного волокна,
Немая даль немых теней полна…

И где пылал о разном миг и миг,
Весь призрак яви, как единый лик,
У звездного порога вдруг возник…

Мир пестроты, свершившей свой завет,
Облекся в прах без знаков и примет,
И на земле у сердца крова нет…

В твой звездный храм приотворялась дверь,
И ты, душа, раскрытая теперь,
Всю нищету отдельности измерь!

Как срок дан искре, срок — волне,
Так сердце мечется во мне…

Вот, алчное, в твоей тени
Зажглись нежданные огни!

Их трепет праздный, но живой
Своим забвением удвой…

Tвой жребий вплел в их знойный миг
Пыланье всех надежд твоих…

Умей беречь, умей продлить
Из молний сотканную нить…

Их цвет пустой возьми в свой путь,
Скитанью преданная грудь,—

Их цвет, что цвел лишь раз вблизи,
Сквозь слезы в далях отрази,—

И всю их пламенную ложь,
Тоскуя, в памяти умножь!

В тревогах жизни, в час непрочный,
Свой жар лишь вешним снам предав,
Молись, душа, тропе восточной
И шелесту росистых трав…

Дышать тревогой переменной
Всему, что в яви, суждено,
И все, что было — колос тленный,
Отдавший Пахарю зерно…

И Суд веков замыслил строго,
Чтоб был лишь мигом беглый миг,
Чтоб билось сердце у порога
Свершений и надежд своих…

Но Зодчий дней, в любви суровой,
Торопит каждый взмах крыла,
Чтоб мука смерти жизнью новой
И новой юностью была…

И вечно-вечно свет поющий
Венчает тьму приявиших прах —
Молись, душа, заре грядущей,
Забрезжившей в твоих слезах…

В глухом кругу пустынных дней
Будь тверд, будь скор,
Ведь много трудных ступеней
К вершинам гор…

В забвенных вихрях полноты
Замедли шаг,
У их смолкающей черты
Ты будешь наг…

И, исчерпав их хмель и шум,
В закатный миг
Ты не узнаешь гордых дум,
Ни снов своих…

И пусть прекрасен вешний луг
Росой цветов,
Их стройность древний грузный плуг
Измять готов…

И вдруг поникнет смертный сев,
Что цвел, как кровь,
И ты, светло на мир прозрев,
Ослепнешь вновь…

Где было пламя, тень падет
Вблизи, вдали,
И горько в грудь твою войдет
Вся скорбь земли.

В моей судьбе все царство праха было…
В моей судьбе
Так часто сердце падало, и стыло,
И знало вновь миг пламени в себе.

В рассветный час мне дан был кубок дрожи…
В рассветный час
Я принял посох смертных бездорожий,
Где пыль и зной равно встречают нас…

И в полдень мой — я с солнцем пламенею…
И в полдень мой
В полях земли упорствую и сею
С надеждою и верою немой.

А ввечеру я встречу тень в покое…
А ввечеру
Я в звездный храм свершение людское,
Как жатву праха, кротко соберу!

Чуть внятно дышит вечер поздний
И, дольний довершив предел,
Последний миг из часа розни
Отсталой искрой догорел…

И в слитной яви мир всечасный
Сошел на смертную межу,
И к звездной тайне, в Храм безгласный,
Я в думах праха восхожу.