Константин Бальмонт - Хоровод времен. Всегласность

Восток захвачен и Закат,
И верх и низ — все в мире
Везде на тень наткнется взгляд,
Грозящий призрачностью Ад,
Три измеренья, говорят,
Они твердят — четыре.

Замкнись, — недостоверна дверь,
Проходят через стены.
Смешались — завтра и теперь,
И верь себе или не верь,
Кругом — тысячеглазый зверь,
Поток с мерцаньем пены.

Какой бы маленький предмет
Ни встал передо мною,
За ним зловещий тенесвет,
За ним, пред ним ползучий след,
Бесплотный дух, что мглой одет,
И оживлен Луною.

Замкнулся наглухо в юрте,
Но ждать недолго буду
Какой-то шепот в духоте,
И чей-то хохот в темноте,
Пришли, сошлись, густеют — те,
Со мной, во мне, повсюду

Тюлень. Пингвин. Глупыш.
Снега. Мерцанье. Тишь.

Ищи. Хоть целый день.
Глупыш. Пингвин. Тюлень.

Пройди. Весь снег до льдин.
Тюлень. Глупыш. Пингвин.

И сам я отупел.
Слепит простор Он бел,

И сам я стал как зверь.
Все дни одно — Теперь.

Гляжу, перед собой.
Сижу, слепой, тупой.

Себя не различишь.
Снега. Мерцанье. Тишь.

Белоглазые пингвины,
Сумасшедший птичий дом.
Брюхом белы, черны спины,
И как будто мыслят ртом.

Уж не молятся ли Богy,
Чтобы пищи он послал?
Нужно ж есть хоть понемногу,
А живот у них немал.

Вверх поднявши клюв прожорный,
Позабыл летать пингвин,
Брюхом белый, задом черный,
Растолстевший господин.

С неизвестной мглой не споря,
Угол взяв за целый мир,
Получает ренту с моря
И с земли двойной банкир.

Вместо крыльев, культи — руки,
Пища — снизу, что ж летать
С Небом лучше быть в разлуке,
Близко, низко, тишь да гладь.

Паралитики для лета,
Отреклись в своем крыле
От небесного намета,
Чтобы ползать по земле.

На прибрежьи, в числах цельный,
Раздаваясь в даль и в ширь,
Многобрюшный, многотельный,
Сытый птичий монастырь.

Вон проходят над волнами
Чернобелою толпой,
И культяпыми крылами
Помавают пред собой.

Вон, напыжившись, яруют.
Два и два, откинув лбы,
Шеи шеями целуют,
Привставая на дыбы.

Предполярное виденье,
Альбатрос наоборот,
Птица — земность, отупенье,
Птица — глупость, птица — скот.

— Дьявол, кто ты? — Ветер, Ветер.
— Что ты ищешь? — Я свищу.
— Что ты ищешь? — Долю, волю.
Вьюсь, свиваюсь, трепещу.
Возрастаю в вихре свиста.
Замираю, чуть шепчу.
Медлю там, где степь цветиста.
Моровую язву мчу.
— Дьявол, Дьявол, для чего же
Ты цветы смешал с чумой?
— Иль не все одно и то же?
Мчать что мчится — праздник мой.
И ужели не пригоже
Цвет цветет разъятых ран?
Красен мак, и язва — тоже.
Я — прохожий чрез туман.
— Ты — жестокий! Дьявол, Дьявол!
— Зззить! — Качнулася Луна.
— Стой! — Куда там! Скрылся Дьявол.
Полночь. Сумрак. Тишина.

Если б мне хотя вина,
Этой огненной воды!
Был бы бочкой я без дна
От звезды и до звезды!

Я бы выпил за снега,
Раз в снегах мне жить дано.
Я бы выпил за врага,
Раз сражаться суждено.

Я бы выпил за себя,
Раз родился я такой.
Винный кузов теребя,
Упивался б день деньской.

А теперь? Я пью лишь кровь,
Да густой, как деготь, жир,
Чтоб идти за зверем вновь,
Обеспечить скучный пир.

Я пьянею лишь тогда,
Как от лунной темноты
И от ветра, иногда,
Мерно пляшет дверь юрты.

И ручной пингвин в тиши
Трется об ноги мои,
И змеиности души
Я качаю в забытьи.

Я нашел, как развеять мне скуку,
Как быть светлым, мне в муке моей.
Я от Ветра разведал науку
Быть веселым в напеве скорбей.

Запою, заведу, загуторю,
Сам с собой без конца говорю.
Не позорно ль быть преданным гоpю?
Можно в сердце затеять зарю.

Всю равнину от края до края
Я прошел в этом царстве снегов
И певучие руны слагая,
Заносил их на снежный покров.

И пройдя по зеркальности синей,
Начертал я заклятья на льду,
Опушил их серебряный иней,
Заманил в заговор я звезду.