Федор Тютчев - Том 2. Стихотворения 1850-1873

Тютчев поддерживал национальные побуждения в политике Горчакова: об этом свидетельствуют письма и стихотворные обращения поэта к нему, обыкновенно приуроченные к удачам русского кабинета. Однако откровенные письма Тютчева к жене говорят о двойственности его отношения к Горчакову. В письме из Петербурга от 13 июня 1867 г. (т. е. в день пожалования Горчакову звания канцлера и создания стихотворения) Тютчев рассказывал жене: «Вчера мы, с госпожой Акинфиевой во главе, ездили на вокзал встречать нашего милого князя-юбиляра, которого мы будем чествовать сегодня. Утром я прочел отчет об его разговоре по душам с императором Наполеоном. Это чистейшая вода, и любой разговор между двумя первыми попавшимися людьми мог бы оказать точно такое же воздействие и влияние на положение вопросов, ждущих своего разрешения, как этот мнимый политический диалог, честь которого почти исключительно принадлежала милейшему князю. Одним словом, это так же глупо, как и все остальное…» ( Изд. 1984. Т. 2. С. 303). А на другой день, 14 июня, Тютчев писал жене следующее: «Итак, вчера отпраздновали юбилей милейшего князя Горчакова. В одиннадцать часов мы все собрались в церкви министерства, где была служба, после чего отправились в парадные комнаты, где был выставлен знаменитый альбом, содержащий 460 портретов, которые все бесследно потеряны для потомства. Тут все окружили юбиляра, и его товарищ Вестман прочел адрес. Но до этой минуты не было ни малейшего известия о его назначении канцлером… Делали всевозможные предположения, — неизвестность становилась томительной — как вдруг среди тишины твердый и ясный голос возвестил о прибытии императорского рескрипта. Это была очень сердечная телеграмма Государя, объявляющая юбиляру о даровании ему звания государственного канцлера. Жомини прочел ее вслух, и, пока он читал, я смотрел на доброе лицо этого бедного милого старика, достигшего вершины почести и не могущего ожидать ничего более в этом роде, кроме великолепных похорон, подобающих канцлеру. Он с трудом удерживал слезы. И все вокруг него были растроганы, что доказывает, какая это хорошая и симпатичная всем натура. Когда я подошел к нему с поздравлением, мы обнялись как два бедняка…» ( СН. 1916. Кн. 21. С. 223).

И. С. Аксаков, цитируя посвященные юбилею Горчакова тютчевские стихи, подчеркивал, что «особенно важна в них последняя строфа, которая выражает и самого Тютчева, т. е. обычное направление его мысли, и показывает нам, чем он особенно дорожил в деятельности русского канцлера» ( Биогр. С. 284).

В те дни кроваво-роковые, /… / Он Волей призван был верховной / Стоять на страже, — и он стал — с окончанием Крымской войны в 1856 г. Горчаков сменил на посту министра иностранных дел Нессельроде, получив «в наследство» печальные для России последствия Севастопольской кампании ( Ф. Т. ).

Автограф — РГБ. Ф. 308. К. 2. Ед. хр. 5 — в письме поэта к жене Эрн. Ф. Тютчевой от 24 июля 1867 г.

Первая публикация — РА. 1874. Тетрадь 10. Стлб. 356, в биографической статье И. С. Аксакова «Федор Иванович Тютчев». Затем — Изд. СПб., 1886. С. 288; Материалы. С. 122–123.

Печатается по автографу.

Датируется 24 июля 1867 г.

В первой публикации допущены некоторые отступления от автографа: в начале 2-й строки Decora вместо Decort ; вопросительный знак в четвертой строке поставлен неверно, перед кавычками, закрывающими цитату — лозунг английского ордена Подвязки.

Поводом для иронического четверостишия послужили исторические события. Летом 1867 г., когда турецкие войска громили христианских критских повстанцев, Наполеон III и английская королева Виктория принимали с большими почестями турецкого султана Абдул-Азиса (1830–1876) во время его визита в Париж и Лондон. Тютчев направил свое стихотворение-эпиграмму жене английского посла в Петербурге леди Бьюкенен.

Р. Ф. Брандт приводит буквальный перевод четверостишия на русский язык: «Когда благородный государь, в эти дни безумия, Украсил своею рукою палача христиан, Можно ли бы говорить еще, как во времена старинные: «Позор тому, кто дурно об этом думает» — и в сноске как бы развивает ироническое высказывание поэта: «Здесь не хватает одного слога — догадываюсь, что надо читать — un prince chrétien <���христианский государь> или un noble monarque <���благородный монарх>. Можно бы поставить также — une noble reine <���благородная королева>: ведь дело идет о королеве Виктории» ( Материалы. С. 123). Отправляя 21 июля 1867 г. четверостишие в письме к жене, Тютчев писал: «…вот стихотворение, посланное недавно леди Бьюкенен по случаю приема, сделанного султану королевой английской» ( СН. 1916. Кн. 21. С. 227). И. С. Аксаков в статье о Тютчеве отмечал: «Он ни на минуту не переставал быть участником и общником текущего исторического дня. Вопрос о конечных судьбах европейской цивилизации и посещение Константинополя императрицею Евгениею, — последнее слово германской философии и пожалование султану английскою королевою ордена Подвязки, — антагонизм двух просветительных духовных начал, западного и восточного, и забаллотирование в Русской Академии наук русских ученых с народным направлением в науке, — на все многосложные, разнообразные интересы современной ему эпохи, общие и частные, всемирные и местные, — на все отзывался и отозвался этот не оскудевавший ни мыслью, ни словом, не старившийся с годами, никогда не повторявшийся, всегда одинаково привлекательный, но всегда своеобразный, сильный, острый, поэтический ум. <���…> Пожалование королевою ордена Подвязки султану внушило, без сомнения, ему же следующее французское четверостишие, ходившее в то время по рукам в высшем общественном кругу, анонимное» ( РА. Стлб. 356) (ср. Биогр. С. 288). К. В. Пигарев приводит стихотворный перевод четверостишия, выполненный М. П. Кудиновым: