Евгений Клюев - Зелёная земля

но я знаю по имени душу -

эту душу зовут До Свиданья,

по которой скорблю и стенаю

и которая стала – стеною

на пути моего упаданья.

Титаны и боги

Достаточно нескольких птиц, что с ладони кормилось,

и – самое большее! – пары внимательных звёзд,

чтоб стали понятными меры: вот вес, а вот рост…

Зачем Вам титаны и боги, скажите на милость?

У них свои старые счёты – и между собой

они разберутся, не стоит за них волноваться:

идут они в бой небольшою своею гурьбой,

ни нашего свиста не слыша, ни наших оваций.

Ни глаз Вам не хватит, ни дней Вам не хватит, ни лет:

там бездна – не остановиться и не отдышаться,

там Вас заморочит неровный прерывистый след

на ровной поверхности полуживого ландшафта…

Чем занята Ваша, смешной человек, голова!

Живите себе беззаботно, платите налоги…

А Вы над столом подымаете два рукава -

и сыпятся прямо в тарелки титаны и боги.

Ветка ивовая

Ты гитара моя,

ты совсем не моя,

ты гитара ночная,

шагреневая -

не заметили, как

в далеких далеках

ночь звенела, минуты разменивая.

Был похож гитарист

на дрозда, и, как дрозд,

обрывал гитарист

звуков спелую гроздь -

вот и ночь пронеслась,

вот и жизнь пронеслась,

ничего, Ваша Честь,

наш Серебряный Князь,

Ничего, Ваша Честь,

ничего, Ваша грусть:

если жизнь только часть

жития, значит, пусть

с этих лет, с этих пор

нам поёт Гамаюн

под сухой перебор

Ваших шёлковых струн.

И гитара ночная, шагреневая,

повторяет, немного мигреневая,

аккуратненько так выговаривая:

вет-ка и-во-ва-я, вет-ка и-во-ва-я…

От ёлочных игрушек прежних лет

осталось только хрупкое сиянье -

сухой снежинки золотой балет,

да колокольца пляс перед санями,

да вот хлопушка со… со всё-равно,

с неважно-чем, поскольку это было

так рано, так беспамятно давно!

К тому же всё смешалось после бала.

Теперь, моя внезапная любовь,

украсим ёлку новыми словами -

тяжёлыми: уж тут не до забав,

когда мы всем на свете рисковали,

схватив друг друга за сердце врасплох, -

но мы сейчас забудем всё, что знали,

и на земле опять родится Бог,

и пожалеет нас, и будет с нами.

С невесёлой белой башней,

с неприкаянной душой -

что, кораблик мой бумажный,

как плывётся, хорошо ль?

Или – как: к туманным странам

плыть за тридевять земель

океаном окаянным,

грозной лужицей твоей?

Бог с ней – плачьте ли, не плачьте -

с жизнью, как-то прожитой!

Ничего, что мы без мачты -

хоть без мачты, да с мечтой.

Выбирай себе любую

из игрушек бытия.

Но оставь в покое бурю:

это буря не твоя.

И что с того, что легкокрыло

над нами бабочка вилась,

раз будет только то, что было, -

эх, раз, да раз, да много раз!

Я вспоминаю слово «страсть»

и ужасаюсь, вспоминая:

какая музыка шальная,

а как легко оборвалась!

Но то, как двое-под-зонтом…

но то, как двое-утром-рано -

об этом я совсем не стану,

хоть, может быть, скажу о том…

а впрочем, не теперь, потом!

Ещё не все круги замкнулись,

ещё не все названья улиц

я знаю в городе пустом:

ещё мне внове тот изгиб

и эти деревца кривые -

и, оттого что я погиб,

ещё мне горько, как впервые.

Мой Друг Противоречия, давай

смотреть на жизнь немножко розовее!

Я помню, как, над колыбелью вея,

ты предложил мне в руки взять январь, -

и вышло так, что с этих самых пор

я, обжигая холодом ладони,

хватался за несчастья, за юдоли,

за блёстки мира, за пустынный сор,

за никому не нужные слова

из сновидений и ночей бессонных -

и Спарта, кажется, была жива,

и у неё за пазухой лисёнок.

Что, Дух Противоречия, что, друг,

как больно жгло нас то, что мы любили!

И мирозданье выпало из рук -

горячим уголечком звёздной пыли.

Золотая колесница,

дорогая, – колеси!

Всё ещё успеет сбыться,

а не сбыться – так разбиться

всё успеет на куски.

Время щедро… – время тщетно

одаряет, господа!

Потому и жизнь волшебна,

что хотя бы горстка щебня

нам обещана всегда.

Оттого-то мы украдкой

каплю-две смахнем со щёк

над одною книгой краткой,

где топорщится закладкой

полувысохший цветок.

Всё это нам нашёптывала жизнь,

ходившая повсюду вместе с нами,

влачившая своё за нами знамя

по площадям и улицам чужим.