Евгений Клюев - Зелёная земля

Мелет кофе моя мельница,

на огне журчит вода;

жизнь спешит и разумеется -

или нет, не разумеется…

в общем, значит, как когда.

У неё повадки заячьи

и глаза – как у зверька,

всё петляет – ускользаючи,

прячась то за дни, то за ночи

и не зная языка.

Молодая современница,

путаница всех времён,

пересмешница, изменница:

всё-то ею разумеется…

лишь одно не разумеется -

престарелый небосклон!

А о чём ей там лепечется

за сухой еды комком -

знает только речь-беспечница

да вокзальная буфетчица

с понимающим кивком.

Что минует, то имеется -

дескать, всё же есть просвет!

Озареньице – затменьице:

вроде как и… разумеется,

а вглядишься: нет и нет.

Никакой иной просодики,

кроме той, что день-деньской

отмеряют тебе ходики

с развесёлою тоской.

2002

Наш длинный путь по магазинам

беспечен и ужасно весел:

войдём с мороза, рот разинем

и обсуждаем, сколько взвесим

на завтрак солнца и луны.

Мой ангел, мы опять бедны.

Какая глупость, что за участь!

Опять сквозняк у нас в карманах -

давно ли мы гуляли в панах

и нас беспечная везучесть

давно ль по имени звала?

Чудны, Господь, Твои дела.

И небеса щекочут нёбо -

и мы, живущие бесплатно,

летим и выглядим бесплотно,

холодное целуя небо

в его румяные уста

в районе Южного Креста.

Чтобы проще объясниться,

мы набрали в рот воды.

Видишь, вот тебе и Ницца -

Патриаршие пруды.

Видишь, вот тебе и Мекка -

белокаменный сарай.

А чуть дальше есть скамейка -

видишь, вот тебе и рай.

Выпорхнувши ниоткуда,

птичка сядет на плечо,

рыбка выплывет из пруда -

так чего ж тебе ещё?

Я хочу, чтоб было утро!

…впрочем, это я спьяна,

впрочем, это я как будто

мы набрали в рот вина.

Ты посмотри, что я тебе принёс:

вот жизнь моя – клубок суровых ниток.

Подробностей её незнаменитых,

её капризов – не бери всерьёз.

Тут столько всякого переплелось!

Тут всё в узлах – и каждый новый узел

ведёт к другим узлам путём кургузым

внезапных шуток и внезапных слёз.

И ты, кто разбирается в клубках,

как Божество Клубков, как Всякий Случай, -

не трогай, не распутывай, не мучай:

довольно и того… держать в руках

и тихо бормотать себе под нос:

вот путаник-то, Господи-помилуй! -

смирившись с чередой неутомимой

петель и песен, тишины и гроз, -

и там не так, и тут не удалось…

Держи в своих руках клубок, не то мне

катиться под откос, себя не помня, -

недолог путь, ведущий под откос.

Что говорят на кухне в полночь?

Там говорят «а это помнишь?» -

там ничего не говорят,

там пеплом по столу сорят,

и не сметают, и молчат,

и говорят «который час?».

Там тонущий пакетик с чаем

уже никем не замечаем,

и над столом, давно пустым,

там говорят «Ваш чай остыл» -

и в чашку опускают взгляд,

и «надо ехать» говорят.

Там теребят лимона мякоть

и говорят «не надо плакать»,

а после говорят «пора»

и говорят, что всё мура,

а сами плачут невпопад

и ничего не говорят.

Как называется твоя любовь?

Не знаю, мы знакомы не настолько.

Моя же называется – постой-ка…

как называется моя любовь?

Наверное – Два-кофе-с-молоком,

или Скорей-всего-мы-просто-бредим,

или Пришли-сигнал-одним-звонком,

или Давай-куда-нибудь-уедем.

А есть ещё другие имена:

есть имя Напиши-хотя-бы-слово,

есть имя Буду-ждать-до-полвосьмого,

есть имя Это-было-до-меня,

есть имя Если-завтра-будет-дождь,

есть имена Направо и Налево…

моя любовь – она неприхотлива

и отзовётся, как ни назовёшь:

она бежит на взмах твоей руки,

как дурочка, – и в маленькой котомке

её надежд блестящие обломки,

её имён цветные лоскутки.

…хоть весёлое Да золотое,

как и прежде, стоит наготове,

да не требуется никогда.

И мерещится тень декабриста,

где колючее Нет серебрится -

ломкой кромкой высокого льда.

Дух строптивый не любит согласья -

и повадка бесшумная лисья

не родна ему и не мила:

ни рожна ему в жизни не надо,

он граница, и он же – преграда,

вот и все, понимаешь, дела.

Было время… да ладно об этом:

о былом, о пустом, о забытом,

о старье обветшавших эпох!

Дух строптивый давно не кивает -

вскинет взгляд, как ружьё – и, бывает,

убивает на месте, врасплох.