Арсений Тарковский: Судьба моя сгорела между строк

« Дорогой Зоря!

Твое письмо для меня драгоценный подарок. В старости каждое напоминание о детстве, чем дальше, тем дороже. Я всегда любил лето, Соколовские хутора особенно. Тобилевичи — одно из самых моих любимых имен, любимых и почитаемых. Когда мой дед и бабка умерли от холеры (1872), Иван Карпович взял к себе моего отца (брата жены Тобилевича Надежды Карловны. — М. Т.)и растил его до тюрем и ссылки (по народовольческому делу). Затем — твой отец — Юрий Иванович (сын Тобилевичей. — М. Т .)— был очень любим у нас в семье и мною в том числе; когда он приезжал в Елисаветград, он останавливался у нас, у нас и болел в конце своей жизни. На Соколовских хуторах [3] На Соколовских хуторах вблизи Елисаветграда был загородный дом О. Д. и А. В. Гусевых (тети и дяди Арсения Александровича). он принимал по своей доброте участие в наших индейских играх».

«Мама воспитывала нас по немецкому руководству Фребеля, по которому требовалось до пяти лет водить мальчиков в девочкиных платьях…

Мой любимый дядя Володя, офицер с упоительной шашкой на боку. Ах, мне бы только прикоснуться к ней, мне бы только подышать холодным запахом стали, мужества и войны! «Я не дам тебе своей шашки, — сказал дядя. — Ты не мальчик, ты девочка». Конечно, во всем виновато это несчастное платье!..

«Что же мне делать?» — отчаянно спросил я. «Когда тебе будут мерить очередное платье, ты налейся, раздайся в плечах, оно расползется по швам и его перешьют в штанишки». Так и случилось. И, надев костюм, я вдруг ощутил какую-то новую взрослость. Она и сейчас во мне, где-то там, в глубине, под другими слоями, но я чувствую ее радостное пока не-бремя. Может быть, действительно в некоторых обстоятельствах достаточно распрямить плечи, чтобы лопнуло мешающее тебе “платье”?» [4] Тарковский Арсений. «И это мне еще когда-нибудь приснится» / «Сельская молодежь», № 3, 1984. Беседу записала М. Аристова.

Маленький Асик рос вместе со старшим братом Валерием — Валей, Валюсей, как его называли в семье, сестра Леонилла была намного старше мальчиков.

Довольно далеко от центра города, на берегу реки Камышеватой Сугаклеи, располагался Городской сад, который по старой привычке горожане еще долго называли Казенным. До 1915 года там рос столетний дуб-великан, под которым, согласно преданию, князь Потемкин-Таврический устраивал военные советы. В саду были и старинные пушки, на которых любили сидеть Валя и Асик. (В настоящее время пушки перенесены и установлены у въезда в крепость.)

Память о детстве и любовь к близким согревала Тарковского всю его жизнь. В конце сороковых и в пятидесятых годах воспоминания о детстве выльются в книгу рассказов «Константинополь».

За утренним чаем мой отец отложил в сторону газету и сказал:

— Если обстоятельства будут благоприятны, мы поедем в Константинополь.

Я спросил:

— Что такое обстоятельства?

Мне объяснили, но я объяснений не понял.

С этого дня к вечерним молитвам, предписанным правилами моего поведения, я добровольно прибавил еще одну: