Владислав Дорофеев - Вечерник

В сражении он на войне,
Со вздетой саблей, на коне,
На отдыхе и в тишине, —
Естественный вполне,
Вот он идет из дома в дом,
Устраиваясь на постой,
Там, где понравится ему,
Он находил семью.

К кроватке в доме подходил,
Где маленький ребенок спал,
Без церемоний, как любил,
Чем матерей пугал,
Малютку нежно целовал,
Улыбкой кроткой покорял,
Так свой портрет напоминал,
Что я обрисовал.

По сути, золотой душой
Правдивый Кульнев обладал,
Конечно, мучился грехом,
От пьянства своего страдал,
Но совестливо жил,
Когда был мир, когда служил,
Когда молодку целовал,
Когда врага сражал.

И в русской армии дела
Страны вершили имена,
Молва до нас их довела,
Скорее, чем война.
Каменский и Багратион,
Барклай: ждал каждый финн и дом
Стремительные их штыки,
Когда на нас пошли.

Про Кульнева никто не знал,
Но он пришел, как ураган,
Когда костер здесь воспылал,
Мы приняли удар
Его, как молнию из туч,
Который был силен, могуч,
И не взирая ни на что,
Влюбились мы в него.

Тогда сражались до луны,
Хотели все конца боев,
Швед, русский, – так изнемогли,
Бойцам хотелось снов;
Уснули мы, и снится мне
Наш лес в осенней красоте,
Вдруг часовой: к оружию!
То Кульнев вновь в бою.

Вдали от русской армии,
С обозами гружеными
Мы шли, припасы стерегли,
И вот в разгар еды,
Когда у нас привал в глуши,
Вдруг Кульнева отряд в пыли,
Сверкают пики у груди,
Несутся казаки.

Мы тут же в седла на коней,
И отражаем их разбой,
Уходит бородач ни с чем,
Живой, но и пустой;
Но, если бьемся мы не зло,
Тогда он наше пьет вино,
И приглашает нас на Дон,
Зовет сразиться вновь.

Снег, дождь, тепло, мороз трескуч,
Всегда, в любую благодать,
Казалось, Кульнев вездесущ,
Готов он нас достать;
Когда две армии сошлись,
Так ярко рубит сын степи,
Что виден всем издалека —
Чужой родной солдат.

Нет в нашей армии бойца,
Кто Кульневу не очень рад,
По возрасту он за отца,
Товарищ нам и брат,
Но в бой выходит будто зверь,
Навстречу финский наш медведь,
Но выросший не на Дону,
На Саймы [2]берегу.

Когда шел против русских лап,
Испытывал такой азарт,
За честь ведь бился, не за страх,
Он не искал наград;
Вот в схватке, наконец, сошлись,
И финн, и Кульнев увлеклись,
Хотя друг другу и страшны,
Но силою равны.

Теперь нет Кульнева в живых,
Он с шашкою в руке убит,
Давно могилой он укрыт,
Но славы свет горит:
Смелей, отважней и храбрей —
Любой эпитет здесь верней,
Отчизна помнит про него,
Солдата своего.

Хотя рука его несла
Нам раны и страдания,
Для нас герой он навсегда,
В нем видели себя;
Война врагов всех единит,
В боях, сражениях роднит,
И слава высшая в том есть,
И для солдата честь.

Герою Кульневу – ура!
Подобного нет воина,
Хотя в крови его рука,
На то она, война;
Врагами были – он и мы,
Весьма бескопромиссными,
Но воевали искренно,
Достойно потому.

Заслуживает жалкий трус
Позора и забвения,
Кто честно делал ратный труд, —
Лишь восхваление!
И троекратное «ура», —
Кто бился, честию горя,
И все равно, кто он и я,
Враги или друзья!

1848

День кровью павших обагрен,
На Лемо [3]берегах
Был бой, умолк последний стон,
Кто спит, а кто угас;
Темно над морем и землей,
В могиле и в ночи покой.

У кромки темных волн морских,
Бесстрастных зрителей
Резни, солдат седой утих,
При Гогланде [4]он в бой
Ходил, здесь, голову склонив,
Лежит, бледнея, весь в крови.

И некому произнести
Прощальные слова,
И родину не обрести,
Здесь не его земля;
Где Волги плеск – его края,
А здесь в нем видели врага.

Он взгляд потухший иногда
Устало поднимал,
Вдруг на песке, где бьет волна,
И там, где он лежал,
Бойца он юного узнал,
Последний раз взглянул в глаза.

Свистели пули взад, вперед,
Кровь теплая текла,
Бойцы водили хоровод,
Чтобы убить врага,
Теперь едва живой седой,
Не ищет схватки молодой.

В ночи пустынной и глухой
Вдруг слышен звук весла,
Круг светит лунный золотой
На мертвые тела,
И тенью лодка подплыла,
И дева юная сошла.