Борис Херсонский - Кабы не радуга

Цепочкою вслед за ним уходят люди в плащах,
кожаных куртках или демисезонных пальто.
Они любят наспех, похмеляются натощак.
Всегда торопятся. Нужно спешить, а то

опоздаешь к отправке автобуса. Около двух
минут займет обозренье страдающего Христа.
Ангел поет хорал. У него абсолютный слух.
Может напеть по памяти или прочесть с листа.

Домино со стуком вываливают на стол
и мешают ладонью. Выстраивается цепочка:
тройка к тройке, шестерка к шестерке, дубль поперек.
Свет неприкрытой лампочки. Дощатый крашеный пол.
Собравшихся накрывает новостями радиоточка.
Из форточки тянет декабрьский сквозной ветерок.

Грядущее шепчет: "Ты сделал неверный ход.
Сына возьмут в Афган. Через месяц он будет ранен,
но останется жив. На протез не хватит монет".
Радиоточка вторит: "Благородный афганский народ…
Преступления, за которые… Подвиг, который равен…
Джеймс Картер… Олимпиада… Другого выхода нет…"

Спиной к играющим женщина возится у плиты.
Неряшливый бритый старик с оттопыренными ушами
прихлебывает из стакана. Ему говорят: "Ходи!"
В темно-синей треснутой вазе пластмассовые цветы.
Из спальни в санузел пробегает ребенок в пижаме
с резиновым олимпийским мишкой, прижатым к груди.

Новостей не слышит никто. И зима за окном
мало кого волнует. Нагреваются батареи.
На жестяном карнизе подтаивает лед.
Существует игра и стаканы с дрянным вином,
которое лучше не пить. А если пить, то скорее.
Варится холодец. Приближается Новый год.

Глобальное потепление. С каждым днем становится жарче.
Дедушка бородатый гуляет в районе Отрады.
И приплывает рыбка: "Чего тебе надобно, старче?"
И дедушка отвечает: "Мне бы немного прохлады!"
"Ишь чего захотел!" – думает рыбка и уплывает в море.
А море размером с лужицу и пересохнет вскоре.
Стоит бородатый дедушка и вспоминает что-то.
Плывет себе рыбка с морскою тоскою во взоре.
Но никого не волнует ни старческая забота,
ни тем более рыбкино горе.

Непонятно, какая рыбка – то ли сарделька, то ли ставрида,
то ли мелкая скумбрия, не имущая вида.
Из воды уже показалась затонувшая Атлантида.

Оказалось, там все при деле и всё в порядке.
Ходят легионеры, одетые в плащ-палатки.
Гуляют матроны в туниках, патроны в тогах.
Рассуждают все больше о биополе и биотоках,
левитации, телепатии и гипнозе,
о финикийских стихах и греческой прозе.

Затонувшие корабли плывут по поверхности донной.
На ложе между колонн патрон играет с матроной,
рыбка прячется в тени за колонной.

Прячется за колонной, рыбьего глаза не сводит
со старика, который все не уходит.

Так и высохнет на берегу вместе с морем бывшим,
Атлантиду зачем-то в былые дни поглотившим,
вместе с маленькой рыбкой неясной породы.

Да, господа, потеплело в последние годы.

Двор с деревянным поясом галереи.
Мемориальная доска: "Здесь когда-то жили евреи".
Не бойся, мальчик, это были такие люди,
женщины носили в бюстгальтерах большие мягкие груди,
животы убирали в атласные грации с поясами,
их мужчины гуляли с карманными серебряными часами,
с брелоками на длинной цепочке поверх жилетки.
Целовались с женами, а от этого были детки
в розовых чепчиках и немецких колясках,
а к зиме они подрастали и катались на старых салазках.

Здесь жили прошлые люди, теперь здесь пришлые сбоку.
Тоже живут, слава Богу, тоже детки, нивроку.
Тоже жарят к обеду тугую мелкую рыбку.
В общем, живут и, следовательно, повторяют ту же ошибку.

надувает мальчик иллюзию страхом смеется
зубастая харя растет на прозрачной резине
весь ужас внутри а снаружи ноль никаких эмоций
вот хармс писал что сегодня продают в магазине

что дают и по скольку в руки и вбогадушу
мать-перемать глаз навыкате дырка навылет
построишь домик из кубиков я разрушу не струшу
вот писал мандельштам что не дышать и воздух выпит

ходят хищные слухи продираются сквозь кустарник
в школе учат считать утраты щелкают счеты
остальное неисчислимо у стоек барных
разливают и опрокидывают не бойся что ты