Андрей Белянин - Пастух медведей

Я могу не говорить ничего…
Отшумела песен пьяная рать.
В светло-розовом сиянье снегов,
Оказалось, так легко умирать…
Как бродить босым в пуху облаков,
Как расти с травой, по пояс в росе,
Как прислушиваться к ритму шагов
На бетонной, неживой полосе.
Бросит карты мне цыганская дочь…
Выйдут черви и безногий валет.
Потому что за ушедшую ночь
Ни прощенья, ни раскаянья нет…
Если снова запечатан конверт,
В воске оттиск золотого рубля,
И распятый холст прилег на мольберт
В ожидании касанья угля.
Как причастье перед выходом в свет —
Аверс, реверс… Возлюби эти лбы!
Нет клиентов, покупателей нет.
Мерно катится монетка судьбы…

То ли стон, то ль зарево над землей,
Стадом перепуганным облака.
Только с церкви слышится «упокой»
Благо, что хоть колокол цел пока.
Сразу и не верится — бред и вздор
Что творится, господи, упаси…
Без суда, без следствия приговор —
Убивают ангелов на Руси!
Руки цепью схвачены без узлов,
И закат до времени так багров,
А по крыльям катится то ли кровь,
То ли просто ржавчина с кандалов.
Все сомненья по ветру, память — в дым,
Голубиной кротости тихий взор…
И не вечной каторгой на Чулим,
А на плаху липкую под топор!
Все молчат, и правильно, а не то…
Страшно оказаться меж двух систем.
Более не спрашивай — кто за что?
Догадайся вовремя, кто за кем!
Перед властью времени — нету прав!
Захлебнулся колокол — рвут язык!
Кто-то задыхается, осознав,
Одинокий мечется в небе крик…

Письмо написано и смято…
Долой пустые разговоры,
А за окошком пахнет мятой,
И я спешу задернуть шторы.
С какой-то затаенной дрожью
Раскрыть дневник воспоминаний.
Сесть за столом, где осторожно
Вдыхать осколки прошлых знаний.
Где с томиком Аполлинера
Гулять по пыльному Парижу…
Мерило чувств не знает меры.
И звезды вряд ли станут ближе.
В кармане хоть бы грош случайный,
Унылый таракан на блюде…
И остается вечной тайной —
Как зарабатывают люди?
Но, бросив горсть опилок в чайник,
С пустым желудком что скандалить?
Покажутся необычайны
Размеры неба и печали…
Холсты бессмысленны, а краски
Преступно ярки, как помада
Портовых шлюх. Оставим сказки,
Плеснем на дно стакана яда.
Мне не смешно… В моей России
Прошу в последнем прегрешенье
Ни хлеба, ни вина, а силы
Строки — на душу населенья!
В молчанье не найти ответа,
Хрипя в поту борьбы неравной.
С клеймом Иуды и поэта,
Не смея прикоснуться к храму
Души прозрачным хризолитом.
Почувствовать, что есть дорога
По линиям руки, пробитой
Ладони Бога…

Старых книг, юных снов бред,
Запах времени так прян…
Но тебя все равно нет,
Так чего же ищу я?
В твоем имени звон шпор,
Привкус стали и рев труб.
В твоем имени — приговор
Нарочито надменных губ.
Обещающий вечность взгляд
На равнине забытых тел…
В твоем имени трупный яд
Сарацинских зловещих стрел,
В твоем имени лязг мечей,
Обезумевших на крови,
Коронованных палачей
Вечно-вересковой любви!
Ты сама как роман в стихах,
Где рифмованность чистых чувств
Порождает недетский страх,
Запах меда и соли вкус.
Так слезинка с припухших век
Громогласна, как Благовест…
Где вознесся твой красный снег
На серебряный с чернью крест!

На гадальное блюдце легла чуть заметная трещина…
На верченом столе алфавитно-размеченный круг…
Ах ночная Тоска! Моя самая верная женщина
Из грядущих и прошлых любовниц, невест и подруг.
Я раскрою конверт с запечатанным девичьим локоном,
Чуть блеснут образа в повторенье лампадным огням…
Наша странная жизнь из каких только нитей ни соткана,
Или брошена вновь в перекройку нахлынувшим дням.
Надоело смотреть на бессмысленность встреч, размещающих
Нас на шахматном поле, где каждый стремится в ферзи.
Обреченный король уже сделал легко и отчаянно
Шаг на клетку вперед, понимая, чем это грозит…
Значит, первой умрет не моя утонченная лирика.
Значит, бесы не ждут петушиного крика вослед.
Все слова о любви возвышаются в ранг панегирика.
Все слова расставанья вплетаются в жесткий сонет.
Вот и строки письма ароматами дышат французскими…
Прикрываю глаза и пытаюсь поймать сквозь вуаль
Твой рассеянный взгляд, когда ты нарочито-искусственно,
Принимаешь меня, как свою ежегодную дань.
Эта страшная тень поглощает любимых и близких мне…
Ах, ночная Тоска, как приятен был твой произвол…
Но вернется рассвет, разгоняя химеры и призраки
И я первый вгоню в твое сердце осиновый кол!