Георгий Иванов - Стихотворения (Полное собрание стихотворений)

Пароходы в море тонут,
Опускаются на дно.
Им в междупланетный омут
Окунуться не дано.

Сухо шелестит омела,
Тянет вечностью с планет…
…И кому какое дело,
Что меня на свете нет?

В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи. А я
Кончаю земное хожденье по мукам,

Хожденье по мукам, что видел во сне —
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

…И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.

Строка за строкой. Тоска. Облака.
Луна освещает приморские дали.
Бессильно лежит восковая рука
В сиянии лунном, на одеяле.
Удушливый вечер бессмысленно пуст.
Вот так же, в мученьях дойдя до предела,
Вот так же, как я, умирающий Пруст
Писал, задыхаясь. Какое мне дело
До Пруста и смерти его? Надоело!
Я знать не хочу ничего, никого!

…Московские елочки,
Снег. Рождество.
И вечер, — по-русскому, — ласков и тих…
"И голубые комсомолочки…"
"Должно быть, умер и за них".

Из спальни уносят лампу,
Но через пять минут
На тоненькой ножке
Лампа снова тут.

Как луна из тумана,
Так легка и бела,
И маленькая обезьяна
Спускается с потолка.

Серая обезьянка,
Мордочка с кулачок,
На спине шарманка,
На голове колпачок.

Садится и медленно крутит ручку
Старой, скрипучей шарманки своей,
И непонятная песня
Баюкает спящих детей:

"Из холода, снега и льда
Зимой расцветают цветы,
Весной цветы облетают
И дети легко умирают.
И чайки летят туда,
Где вечно цветут кресты
На холмиках детских могилок,
Детей, убежавших в рай…"

О, пой еще, обезьянка!
Шарманка, играй, играй!

А что такое вдохновенье?
— Так… Неожиданно, слегка
Сияющее дуновенье
Божественного ветерка.

Над кипарисом в сонном парке
Взмахнет крылами Азраил —
И Тютчев пишет без помарки:
"Оратор римский говорил…"

Вас осуждать бы стал с какой же стати я
За то, что мне не повезло?
Уже давно пора забыть понятия:
Добро и зло.

Меня вы не спасли. По-своему вы правы.
— Какой-то там поэт…
Ведь до поэзии, до вечной русской славы
Вам дела нет.

За столько лет такого маянья
По городам чужой земли
Есть от чего прийти в отчаянье,
И мы в отчаянье пришли.

— В отчаянье, в приют последний,
Как будто мы пришли зимой
С вечерни в церковке соседней,
По снегу русскому, домой.

До нелепости смешно —
Так бесславно умереть,
Дать себя с земли стереть,
Как чернильное пятно!

Ну, а все же след чернил,
Разведенных кровью, —
Как склонялся Азраил
Ночью к изголовью,

О мечтах и о грехах,
Странствиях по мукам —
Обнаружится в стихах
В назиданье внукам.

Отчаянье я превратил в игру —
О чем вздыхать и плакать в самом деле?
Ну, не забавно ли, что я умру
Не позже, чем на будущей неделе?

Умру, — хотя еще прожить я мог
Лет десять иль, пожалуй, даже двадцать.

Никто не пожалел. И не помог.
И вот приходится смываться.

Для голодных собак понедельник,
А для прочего общества вторник.
И гуляет с метелкой бездельник,
Называется в вечности дворник.

Если некуда больше податься
И никак не добраться домой,
Так давай же шутить и смеяться,
Понедельничный песик ты мой.

Теперь бы чуточку беспечности,
Взглянуть на Павловск из окна.
А рассуждения о вечности…
Да и кому она нужна?

Не избежать мне неизбежности,
Но в блеске августовского дня
Мне хочется немного нежности
От ненавидящих меня.

Вечер. Может быть, последний
Пустозвонный вечер мой.
Я давно топчусь в передней, —
Мне давно пора домой.

В горле тошнотворный шарик,
Смерти вкус на языке,
Электрический фонарик,
Как звезда, горит в руке.

Как звезда, что мне светила,
Путеводно предала,
Предала и утопила
В Средиземных волнах зла.