Воскресенье. Удушья прилив и отлив,
Стал я как-то не в меру бесстыдно болтлив.
Мне все хочется что-то свое досказать,
Объяснить, уточнить, разъяснить, доказать.
Мне с читателем хочется поговорить,
Всех, кто мне помогали — поблагодарить.
Есть такие прекрасные люди средь вас.
Им земной мой поклон в предпоследний мой час.
Ку-ку-реку или бре-ке-ке-ке?
Крыса в груди или жаба в руке?
Можно о розах, можно о пне.
Можно о том, что неможется мне.
Ну, и так далее. И потому,
Ангел мой, зла не желай никому.
Бедный мой ангел, прощай и прости!..
Дальше с тобою мне не по пути.
Аспазия, всегда Аспазия,
Красивая до безобразия —
И ни на грош разнообразия.
А кто она была такая?..
И кто такая Навзикая?..
Себя зевотой развлекая,
Лежу, как зверь больной, в берлоге я —
История и мифология.
А за окошком нудь и муть,
Хотелось бы и мне уснуть.
Нельзя — бессонница терзает.
Вот елочка, а вот и белочка,
Из-за сугроба вылезает,
Глядит немного оробелочка,
Орешки продает в кредит
И по ночам прилежно спит.
Ночь, как Сахара, как ад, горяча.
Дымный рассвет. Полыхает свеча.
Вот начертил на блокнотном листке
Я Размахайчика в черном венке,
Лапки и хвостика тонкая нить…
"В смерти моей никого не винить".
Ночных часов тяжелый рой.
Лежу измученный жарой
И снами, что уже не сны.
Из раскаленной тишины
Вдруг раздается хрупкий плач.
Кто плачет так? И почему?
Я вглядываюсь в злую тьму
И понимаю не спеша,
Что плачет так моя душа
От жалости и страха.
— Не надо. Нет, не плачь.
…О, если бы с размаха
Мне голову палач!
На барабане б мне прогреметь —
Самоубийство.
О, если б посметь!
Если бы сил океанский прилив!
Друга, врага, да и прочих простив.
Без барабана. И вовсе не злой.
Узкою бритвой иль скользкой петлей.
— Страшно?.. А ты говорил — развлечение.
Видишь, дружок, как меняется мнение.
Дымные пятна соседних окон,
Розы под ветром вздыхают и гнутся.
Если б поверить, что жизнь это сон,
Что после смерти нельзя не проснуться.
Будет в раю — рай совсем голубой —
Ждать так прохладно, блаженно-беспечно.
И никогда не расстаться с тобой!
Вечно с тобой. Понимаешь ли? Вечно…
Меня уносит океан
То к Петербургу, то к Парижу.
В ушах тимпан, в глазах туман,
Сквозь них я слушаю и вижу —
Сияет соловьями ночь,
И звезды, как снежники, тают,
И души — им нельзя помочь —
Со стоном улетают прочь,
Со стоном в вечность улетают.
Зачем, как шальные, свистят соловьи
Всю южную ночь до рассвета?
Зачем драгоценные плечи твои…
Зачем?.. Но не будет ответа.
Не будет ответа на вечный вопрос
О смерти, любви и страданьи,
Но вместо ответа над ворохом роз,
Омытое ливнями звуков и слез,
Сияет воспоминанье
О том, чем я вовсе и не дорожил,
Когда на земле я томился. И жил.
Все розы увяли. И пальма замерзла.
По мертвому саду я тихо иду
И слышу, как в небе по азбуке Морзе
Звезда выкликает звезду,
И мне — а не ей — обещает беду.
В зеркале сутулый, тощий.
Складки у бессонных глаз.
Это все гораздо проще,
Будничнее во сто раз.
Будничнее и беднее —
Зноем опаленный сад,
Дно зеркальное. На дне. И
Никаких путей назад:
"Побрили Кикапу в последний раз,
Помыли Кикапу в последний раз!
Волос и крови полный таз.
Да-с".
Не так… Забыл… Но Кикапу
Меня бессмысленно тревожит,
Он больше ничего не может,
Как умереть. Висит в шкапу —
Не он висит, а мой пиджак —
И все не то, и все не так.
Да и при чем бы тут кровавый таз?
"Побрили Кикапу в последний раз…"
Было все — и тюрьма, и сума,
В обладании полном ума,
В обладании полном таланта. —
С распроклятой судьбой эмигранта
Умираю…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу