Вера Полозкова - Фотосинтез

Для Орфеев – приманки с мертвыми Эвридиками:
Сами ломятся в клетку. Правило птицелова.

Так любое «иди ко мне» слышишь как «и дико мне».
А нейтральное «it’s a lover» —
Как «it’s all over».

Идем, под тяжелым веком несем пески
И медленными сердцами тихонько стынем мы;
Горбы маскируем скромно под рюкзаки —
Нас ждут в оазисах, далеки,
Круглосуточные ларьки
За асфальтовыми пустынями.

Еще нам, верблюдам, требуется матрас,
Кофеин и – ушко игольное.
Кстати, солнце, когда мы в последний раз
Пили что-то безалкогольное?

Увы, но он непоколебим
И горд. Во взгляде его сердитом
Читаю имя свое петитом
И чуть заметное «мы скорбим».

Мы снова жанрами не сошлись:
Он чинит розги, глядит серьезней, —
Но брюхом вниз из-за чьих-то козней
На сцену рушится с бранью поздней
И обрывает кусок кулис.

Он зол, и мутны его белки.
Он хочет к той, из отеля «Плаза».
Она мила и голубоглаза
И носит розовые чулки.

А я должна быть поражена,
Сидеть и плакать в рукав, конечно,
Но я смотрю на него так нежно,
Как смотрит будущая жена.

Его – брюзглива, а зять прохвост
И хам; из окон одни трущобы.
Он ненавидит меня – еще бы —
За отражение южных звезд

В глазах, усмешку на уголок,
То, что меня узнают без грима
И то, что я, к сожаленью, прима
И никогда не ношу чулок.

Я ноль. Я дырочка в номерке.
Но – буду профилем на монете.
А он останется в кабинете
С куском кулисы в одной руке.

От Кишинева и до Сент-Луиса
Издевается шар земной:
Я ненавижу, когда целуются,
Если целуются не со мной.

Мы найдемся, как на концерте, —
Дело просто в моей ленце.
Я подумываю о смерти —
Смерть икает на том конце.

И ещё о том, как на зданье центральной ратуши
Ночью памятник старый мочится,
Говорил он юной лолитераторше —
Аб-сурдопереводчице.