Геннадий Жуков: Эпистолы: друзьям моим единственным

…Так выберем смысл из бессмыслицы и воспоем,
И будем гордиться пред вечностью именно тем,
Что выбрали смысл из бессмыслицы — только зачем? —
И все-таки жили, не ведая — так ли живем.

Ты ненависть. Тебя я ненавижу,
За то, что ненавидеть ты велишь.
Но в зверя ты меня не обратишь,
Я смерть твою бездарную предвижу.

Я к ненависти ненависть терплю,
Но злобою себя я не унижу.
Ты ненависть — тебя я ненавижу,
А ты любовь, и я тебя люблю.

Я боюсь за тебя. Не тебе — и к чему? —
Этот лоб гениальный, оправленный в пепел текучий.
Ты глядела так третьего дня — не тебе — и к чему? —
Древний взор и в зрачке влажный отблеск потопа.
Что случай —
Этот прихвостень бога — удумал, когда обряжал
Сократический ум в эти плечики, ручки и ножки —
Две ладони в мою уместились ладонь,
Две ступни поместились в ладошке…
Все, что ци-ви-ли-за-ци-я вы-хри-пе-ла
В драках — муках — мольбах — и тягучей зевоте,
Ты взвалила на стол и сидишь у стола,
Напряженная, словно дискант на завышенной ноте…
Я боюсь за тебя. Не тебе — и к чему? да, к чему! —
Непомерная мудрость такого-то года.
Там, где видишь ты свет, — я познал только тьму.
Я боюсь за тебя. Ты меняешься, точно погода,
От поветрий, течений и даже сквозняк от страниц
Шевелит (я боюсь за тебя) твои слабые крылья.
Не кури… Ты, как воздух вокруг этих лиц,
Принимаешь черты (не кури же!) стального насилья,
Добродетели мраморной, бронзовой чести, любви —
Страсти книжной, бумажной чернильной и — боже… — буквальной
Все, что писано буквами — здесь же — в крови
Зарождает волну моровую… И только случайной
Горсткой слов «я боюсь за тебя» — да и эти не те —
Я сейчас существую. И чтобы мне встретиться взглядом, —
Не кури! — говорю. Отвечаешь:…я рядом…я рядом…
На! И брошенный взгляд, как монетка, летит в пустоте.

И дом мой опустел. И мир обрел черты
Великосветской тягостной обедни.
Я слушаю затасканные бредни,
Затейливые речи немоты.

И в пустоте — в движенье пустоты, —
В струящемся и вьющемся потоке,
Слова мои — как вьюжка в водостоке —
Стекают в горло с небной высоты.

И в часовой захватанный стакан
Друзья мне льют первяк из туберозы.
И в горле собирается туман,
Восходит вверх. Мне называли: слезы…

И что еще? Ах, да, чуть слышный зуд
В губах, однажды выстуженных Летой.
И что еще? И почему зовут
Вот это поражение — победой?

Да мне ли — на обугленных костях
Таскающему драповое тело —
Возрадоваться вдруг, что потеплело,
Оттаяло признанье на устах.

И мне ли — полыхавшему в кострах
Смут вековых — оплакивать мгновенье?
Викторией зовется этот крах…И вот еще одно стихотворенье…

1

Как зверь, что ищет соль земли, не ведая, чего же хочет,
Мы проходили и прошли, и вот над нами смерть хохочет.
Среди потоптанных долин стоим обуты и одеты
И знать хотим — чего хотим, когда уже желаний нету.
Мы недра выскребли земли, мы сотворили мир свой вещий,
И вот надкушенные вещи вкруг нас валяются в пыли.

Мы проживаем в тесноте, влача вещей ненужных бремя,
И пребываем в нищете, поскольку время — время — время —
Вот мера жизни. Вот одна минута жизни — как монета.
Вся жизнь — вот страшная цена, за то, что не нашли ответа.

2

Я знать хочу — чего хочу,
Я обнажаю понемногу
Свой дом и волоку к порогу
Обноски, что давно влачу.
И здесь останутся часы —
Свидетель крайнего позора:
Я нищ — я нищ — я нищ, и скоро
Они затеются, как псы,
Трястись и взлаивать надрывно,
Напоминая в пять утра,
Что жизнь уходит непрерывно
И что пора — пора — пора.

Подвалом влажным и густой асфальтовой смолой,
Подвалом бражным и тугой табачною золой,
Опухшим выменем души и головой творца,
Промявшей плюшевый диван седалищем лица,
Утробным воем парных труб системы паровой
Клянусь, что это все — со мной.
Да, это все — со мной:

Я гость на пиршестве немых, собравшихся галдеть,
Они ревели над столом, а мне велели петь
И заглушать вороний ор оголодавших душ… А лестница вела во двор, и там играли туш!
Там пожирали пиджаки карманные часы,
Глотали вяленых коров парсеки колбасы,
Топтал ступни свои плясун и — под кромешный крик —
Оратор — с пеною у рта — заглатывал язык.