Томас Гарди - Стихотворения

Шлеп - шлеп - шлеп - на мельнице пенит воду колесо,
И женщина на мостике, и перила узки,
И мельник у дверей, и у запруды - утки.
Так много лет с тех пор прошло, а здесь как прежде все.
Да здесь и впрямь все то ж: и дом, и старый сад,
И этот тихий пруд, и утки, и утята,
И женщина стоит на мостике дощатом,
И мельник, что мукой обсыпан с головы до пят.
Но только этот мельник - не тот, что был тогда,
И сад уже не тот, и брызги, что мелькают
Над мокрым колесом, - не те, и мне другая
На робкие мольбы здесь отвечала "да!".

Все ближе ощущение предела
Того, чего у мирозданья нет:
Добра, что злу давало бы ответ,
И разума - чтоб нам поправить дело.
Весь век свой птаха в клетке просидела,
А вот поет, забыв причину бед
Решетку, заслоняющую свет...
Мы рады крохам своего удела.
Но раз встают на тяжбу племена,
Конем, стопой топча края соседа,
И в гнойных швах лежат поля, пусты
Зло повторится. В том не их вина,
Но темной силы, их влекующей к бедам.
Да. Все отчетливей предел мечты.

Если б только мог я стать,
Скажем, рамкой из гостиной
Или лугом расцветать,
На стене висеть картиной!..
Я бы жил с довольной миной.
Я б от хворей был спасен,
Судный глас меня бы минул,
Позабыл кошмары сон.
Вот уж был бы я беспечен!
Не давил бы крест на плечи.

Жил смех ее как бы отдельно от лица.
Казалось, что она
Тревогой тайною всегда удручена,
Мне непонятной до конца.
Еловым шишкам уподоблю кудри эти
Или снопам, так стянутым умело,
Что не распустишь ни за что на свете...
Могли немного полными казаться
Кому-то эти губы. Но, признаться,
Я так не думал - если в летний день
Она бродила по лесу, то тень
От губки нижней нежно зеленела...
Увы, я мало знал ее
И вскоре потерял ее...
Но будь иначе, я б не помнил ту
Улыбку странную, и эту грусть былую.
Ведь, словно в засуху, увянут поцелуи,
Едва любовь утратит слепоту.

Она над ним вспорхнула в темноту
И стала легче птицы на лету.
Покинув кров, над городом качалась,
Потом, помедлив, вовсе вдаль умчалась.
А воротилась - как же вид убог!
Поэт и сам узнать ее не смог:
Да, не щадя, беднягу Время било!
И он забыл, что в ней вначале было...

Есть тишина садов и рощ густых,
Объятых дремою глубокой,
И, когда колокол затих,
Безмолвье гулкое на звоннице высокой.
Есть дум уединенных тишина,
Когда нас мысль о прошлом гложет
И тварь земная ни одна
Раздумий наших горьких не тревожит.
Но тишина пустого дома, где рожден
Ты был, где жил и рос, где в жизни прежней
Друзья сходились под бокалов звон
Что этой тишины мрачней и безнадежней?
Под опустевшим кровом больше не слышны
Застольный шум, и музыка, и пенье.
И, словно в некий транс погружены,
Застыли комнаты в немом оцепененье.
И невозможно этот тяжкий сон стряхнуть,
И нет такой на свете силы,
Чтобы из прошлого вернуть
Хотя б подобье жизни в этот склеп унылый.

Я видел, как вспорхнул на сикамору дрозд
Пасхальным ясным днем, когда вступает в рост
Древесный ствол и сок в могучем бродит теле.
Шафранный клюв дрозда дрожал от звучной трели.
Но вдруг певун на прут слетел, туда-сюда
Качнулся - и в кусты (там был приют дрозда),
Поняв, что прутик слаб - на нем не свить гнезда.

День и ночь...
Уж невмочь
Стыть как столб - сбежать бы прочь!
Стой и стой
Тут верстой,
Мимо ж едут в край иной!
В путь пора!
Жжет жара,
Вся растрескалась кора.
Поднимись
В горы, ввысь
Солнцем, светом насладись.
Там ручей!
Смой с ветвей
Пыль - красуйся, зеленей.
...Улиц страж,
Ты ль предашь
Дым и чад родимый наш?

Ты первый круг образовало
В тот день, как год ей миновало.
Твой возраст шел к пяти годам
Она читала по складам.
Ты двадцать раз окольцевалось
К ней сватались, она влюблялась.
Но выбрала меня, едва
Тебе сравнялось двадцать два.
Ты двадцать третий круг растило
Она женой мне стала милой.
Ты чахнуть стало к сорока
Она была бледна, хрупка.
В тебе дупло росло и тлело
День ото дня она слабела.
Смерть дни ее оборвала
Открыла возраст твой пила.
Она не ведала, ты тоже
О том, как ваши судьбы схожи.