Томас Гарди - Стихотворения

В тот час был странен лик Земли.
Восстало алое свеченье,
И некий Голос рек из мглы:
"Грядет Великое Прозренье!
Я насылал кромешный мрак
И прятал вашу жизнь во тьму.
Но мне постыл ваш мертвый зрак,
И я дарую свет ему.
Не ведал бедный род людской
От сотворенья первых дней
Земли и неба смысл и строй,
Но днесь - завесу прочь с очей!
И воссияет огнь в ночи!
И вечный сумрак Заблужденья
Разгонят Истины лучи
Грядет Великое Прозренье!"

Холмы со своих вершин,
Средь пастбищ, лесов и лощин
Разглядывают в тумане,
На месте ли их основанье.
Так тот, кого вдруг разбудили, спросонья спешит убедиться,
Что мир этот за ночь не слишком успел измениться.
Со скрипом натужным на склон
Ползет из тумана фургон.
Навстречу с вершины холма
Промчался наездник в туман,
Тем временем к дружному пенью синиц, воробьев и скворцов
Старался подладиться хор петухов и коров.
Чуть выше с корзиной и флягой
Шел путник. Сойдясь с колымагой,
Он встал - ноша тяжкой была.
"Ну, - возчик спросил, - как дела?"
"На этот раз мальчик - ты ж видел, как доктор спускался от нас.
Решили назвать его Джеком. Жене уже лучше сейчас.
А ты чем сегодня гружен?"
И путник кивнул на фургон.
"Да вот, старику Джону Тинну
Везу, помолясь, домовину".
"Так, значит, он умер? А был ведь такого сложенья и роста!"
"Он застал еще взятье Бастилии. Ему было почти девяносто".

Я слышу, как безумствуют ветра
Во мгле ночной - в бездонной яме
От их дыханья ворохами
Слетают листья, словно мишура;
Стволы кренятся, и трещит кора,
И лопается почва над корнями.
Волной бурлящей вздыбился ручей,
Переполняются овраги,
На берег выползают раки,
И тянет в новые места угрей...
Скрипят засовы ставен и дверей,
И ведьмы с воем носятся во мраке.

Проселок пуст... Но вот и человек,
Он не спеша проходит мимо,
А голова бела: что это - снег?
Или преклонный век?
Издалека - неразличимо.
Мороз идет на спад,
И паутинки за окном висят
Все в инее - гирлянды белой пряжи!
Мы их не замечали даже
Какой-то час назад.
А вон еще прохожий,
Шаги за изгородью не слышны;
Его пальто и шляпа зелены,
Пылает борода, нос красен тоже,
И ярок он средь белизны,
На падуб в зимних ягодах похожий.
Снег падает бесшумно и светло,
Его лебяжьи перья
Проселок черный скрыли - так бело!
Смотрю и не пойму теперь я:
Когда же это все произошло?

Вот голос лисы - три отрывистых лая
В морозном лесу прозвенел, замирая:
Печальный, как будто бы сетует зверь,
Что стар и устал от погонь и потерь,
Что он не поймет никогда - до последней минуты,
До муки последней - зачем эти люди так люты.
Ловцы, приготовив манки и силки,
Подняв фонари, в боевом беспорядке
Штурмуют подлесок, где спят куропатки;
А дома за выпивкой ждут их дружки...
С мешком и дубьем браконьеры крадутся, чтоб в чащах
Фазанов глушить, безмятежно под кочками спящих.
А там, где кружная тропа, на холме,
Теней вереница мелькнула во тьме.
С поклажей идут: подрядились в команду
Из бухты неблизкой тащить контрабанду;
У каждого тюк на спине и другой на груди,
Товар надо спрятать, пока еще ночь впереди.
Вот пробило полночь; и вдруг в отдаленье
Затренькали струны, послышалось пенье;
Там хор собирается: нынче опять
Веселые гимны пойдут распевать.
Мэйл, Восс, Роберт Пенни - все в сборе, все рады как дети:
Село перебудят и спать побредут на рассвете.

Семь плотных женщин, под руки сцепясь,
С трудом спускаются по склону,
Дыша разгоряченно;
Держаться нужно в ряд, чтоб не упасть
На льду, и шаг неспешный нужен,
Чтоб до базара все-таки дойти:
Припасы кончились почти,
А впереди субботний ужин.
Фургончик нынче их не подвезет
По всем дорогам лед,
Но радостен их визг, и хохот дружен.

Они не уходят,
Хоть вьюга все злей,
И честно выводят
На арфе с виолой
Моих юных дней
Мотив развеселый.
Над снегом летят
Трехдольные чары,
Но столетье назад
Отплясавшие пары,
Под бойкие звуки
Сплетавшие руки,
Давно уже сгнили
В холодной могиле.
Мелькают снежинки,
И струны дрожат.
Только, жаль, их ужимки
Никого не смешат.
Средь снегов непорочных
Сердце не принимает
Струн пресыщенных стон:
Слишком напоминает
Их фальшивый трезвон
О забавах полночных
Тех давних времен,
Коих барышни эти
Не застали на свете.
Четвертушки, восьмые
Очевидцы столетий!
Вы, что в годы былые
Знавали в расцвете
Бонапартову славу
И еще Антуанетте
Приходились по нраву
Вы не сгинули в Лете!
Но те, что играют
В мороз за гроши,
Едва ль они знают,
Чем вы хороши.