Виталий Калашников - Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше

Но в воздухе оставит слабый след
Звук отошедший вдохновенной муки,
Заставившей уста, глаза и руки
Искать меж строк затерянный ответ.

Теперь усну, и помяну добром
Ушедший день. И можно о другом
Подумать, приглашая сновиденья.

И минут дни, и через много лет
Зажгу свечу и напишу сонет
Тот самый, не заметив повторенья.

Годы и войны безжалостно глину крошат
Что остается нам? Только фрагменты, детали…
Но узнаю:
     вот Эрот и Психея —
               Любовь и Душа
Снова слились в поцелуе и головы вновь потеряли.

Есть нежеланье жить и есть желанье смерти —
И это вещи разные,
          поверьте.

Здесь русский дух… А русский ли? Едва ли.
Когда огонь в Акрополе потух,
Нам дивное наследство передали —
Дух эллинства, неистребимый дух.

Как верующие с вечной жаждой чуда,
Глазами внутрь — святая простота,
Не там ли жизнь мы прожили, откуда
Для эллина сияла красота?

Не этот ли, знакомый нам до боли,
До головокруженья, до любви,
Родимый запах нам дарило поле,
И лес, и город, выросший вдали.

И в нас вошло за сопричастность эту,
Рожденную в далекой полумгле,
Стремленье неосознанное к свету
И эта тяга вечная к земле.

Юноша прекрасный
Покидает дом,
А вокруг ужасный
Мир стоит вверх дном.

Юноша прекрасный,
Не пускайся в путь,
Замысел напрасный —
Мир перевернуть.

С юною замашкой
Вздумал глупый Том
Ставить вниз тормашкой
То, что кверху дном.

Это дело глухо,
Лучше не лукавь,
Шлюха будет шлюхой,
Как ее ни ставь,

Пуля будет пулей…
Как там ни крути,
Поджидает дуля
На любом пути.

Все архипелаги,
Словно напоказ,
Поспускали флаги
С рей — да в унитаз.

В этом мире скверном
Ждет тебя одно:
Грязная таверна,
Кислое вино.

Возвратись, упрямый,
К дому, где в слезах
Ждет старушка-мама,
Стоя на ушах.

Работа, выпивка, семья —
Вот круг, в котором заперт я.
Да и тебе скажу, мой друг,
Не выходи за этот круг.
Вне круга та же кутерьма —
Психушка, КГБ, тюрьма.

Первый порыв после утренней зорьки
Поднял волну и ударил по травам,
Был он настолько холодным и горьким,
Словно пропах пролетевшим составом.

Словно вослед за архангельским скорым
С Белого моря по белой равнине
Он проструился стальным коридором
Горькою весточкой, ласточкой зимней.

И просочились прозрачным тоннелем
Первые усики будущей вьюги,
Вмиг оплетая стволы и колени
И разметая листву по округе.

Листья кружат, и, наверно, с листвою
Ветер к калитке прибил телеграмму.
Вот я сейчас подниму и открою.
Господи, что же там: бабушка? мама?

Что же я тогда имел?
Доску я имел и мел.

Что же я нарисовал?
Я нарисовал овал.

Точка, точка, запятая,
Минус, рожица кривая,

Палка, скалка, огуречик,
Вот и вышел человечек.

Человечек-инвалид
Мне печально говорит:

— Что в пустой гуляешь школе,
Снова в детство хочешь, что ли?

Порвались перепонки на крыльях,
Затупились на клюве клыки,
И уже не хватает усилья
Пролететь вдоль родимой реки.

На гнезде из хвощей и азалий
Я уже не дождусь ледника,
Я хочу, чтобы мне рассказали,
Как навеки застынет река.

Я — последний летающий ящер,
Свистом крыльев будил мезозой,
Я останусь в поре уходящей
Известковой слоистой слезой.

И когда снова речка растает,
Разодрав исторический мох,
Пусть слезу, словно книгу, листает
Птеродактиль грядущих эпох.

Пусть прочтут они, как мы любили,
Как лились наши песни с небес.
О! Великое племя рептилий!
О, наш каменноугольный лес!

Мне мечтать и надеяться поздно,
Но я должен грядущему спеть,
Как случилось рожденному ползать
Над своею эпохой взлететь.