Светлана Ермолаева: Реквием по Высоцкому

Ну, вот мое сердце! Завистник, спеши!
Меня ведь приветствуют толпы!
Я знаю, ты точишь и точишь ножи,
И может, увы, не без толку.

И капля за каплей…
Ведь зависть, как яд,
Меня отравляет наркотой.
Стада предо мною,
Я вышел из стад,
Но подзадержался в животных.
Кричу: — Наркоты! — я,
И вот уже животно — я.

Сели-встали, все устали,
И ору все ором я,
Чтоб вы какали глистами,
Исхожу измором я!..

Я в Столбах лежал, и что ж?
Был на психа я похож? —
Мучили, подлюги, процедурами!
Меня от их унылых рож
Все кидало в раж и в дрожь,
Шел общаться с дурами.

То есть, дуры не совсем,
А при всем, при том, при сем,
Все у дур в порядочке.
Их мозги, как грядочки.

Шел всегда я до конца
И стоял над бездною.
Не терял притом лица —
Пьяный или трезвый.
Сели-встали, все устали —
От ме-е-е-ня!
Никому не нужен я-я-я!
Помираю — вот он я!
Никому не нужен я!
Помираю — вот он я!
Личность я, а не свинья!
Прах друзьям —
С на-ррр-ко-то-ю!..

Ангел пел, но как голос был зол!
Я тоннелем в тот свет продирался.
Прекрати ты, прохвост, я еще не ушел,
Что-то слишком уж ты расстарался!

Я пока что живой, все допью, докурю
Я еще долюблю, я еще не сломался!
На Каретном Большом еще пошухерю,
Я ведь бывший дворовый, и я не зазнался!

…Я уже раскумарился в лучших мирах!
Так за что я страдал, как Фома, ля, неверный?
Зазнобило, как вспомнил, во пух и во прах
Все трепали мои обнаженные нервы!..

Что же, ангел, прости, может, ты бы не пел,
У тебя был приказ, подчиненный ты тоже…
Я любил свою жизнь, умирать не хотел.
Не Лаэрт ли убил меня, Господи-Боже?..

Ты снишься мне, уставший и больной,
Ты снишься мне в хмельном дурмане.
Я от тебя — за призрачной стеной,
Спешишь ко мне
В огне своих желаний.

Ты снишься мне и летом, и зимой,
В день ангела и в день кончины.
То говоришь, то будто бы немой…
И мы с тобой давно неразлучимы.

Зачем во сне слиянье душ и губ?
Идем с тобою,
За руки держась,
Под звук архангеловых труб
Стоим мы, в поцелуй соединясь.

Зачем тревожишь в сонной тишине гитары звуком,
нежным и печальным?
Зачем, зачем являешься ко мне
Любовником неистовым и тайным?

Я устала биться о глухие стены равнодушья ближних,
дальних неприятье.
Ну, допустим, — баста! —
вскрыла себе вены и расторгла с жизнью слабые объятья.

Ну, допустим, ахнут —
набегут проститься,
кто-то с перепоя и слезу прольет.
Капнет она водкой на мои ресницы,
обожжет, как пламя —
дух мой оживет.

Торопясь, покинет каменное тело,
воспарит над всеми —
легок и незрим.
И ему отныне нет до тела дела,
он, как посторонний,
повисит над ним.

И увидит сверху он не лица — рыла,
и услышит фразы, едкие, как дым…
О, мой Бог, зачем я вены себе вскрыла?
знала ведь, и мертвой неугодна им.

Всех усопших прежде, хорошо иль молча,
провожали люди в их последний путь.
А теперь вот лица,
будто рыла, корчат…
Так что дух мой хватит оторопь и жуть.

Не сестра, не жена, не любимая.
Так зачем же мне выпало так:
Твою нишу занять, Владимир?
Подшутил, видно, Бог-чудак.

Ткнул перстом он в меня — не мимо:
— Дщерь моя, ты пойдешь за ним,
За собратом, чье имя Владимир.
Свято место не будет пустым.

Сорок лет почти уже минуло —
За тобой след-вослед стремлюсь.
Как лавина, поэзия хлынула —
Захлебнуться в ней не боюсь.

Не сестра, не жена, не любимая.
Но по духу мы родственны так,
Ты один для меня, Владимир!
Так решил, видно, Бог-чудак.