Герман Мелвилл: Стихотворения и поэмы

Не зря считается игрой
Абстрактного мышленья строй.
Но форму дать и жизнь вложить
В то, что без нас не стало б жить,
Расплавить пламя, лед зажечь
И ветер мрамором облечь,
Унизиться — но презирать,
Прозреть — но точно рассчитать,
Любить — и ненавидеть, чувство
Иакова — вступая в бой
Хоть с богом, хоть с самим собой —
В себе лелеять, — вот искусство.

София — пышный исполин —
Взметнулась в вышину:
Искусство! Мне — твоих глубин
Жемчужину одну.

Покой и зной, всевластье сна,
Стоит сиесты тишина,
Как в океане — штиль;
Вот так же воздух был сонлив,
Когда убила, заманив,
Сисару Иаиль.

Мой гондольер ленив и вял,
Но вдруг конец весла шального
В старинный стукнулся портал,
В ответ — щелчок засова!
Решетка звякает — бог мой!
Там, наверху, — призыв немой,
Как дивно этих глаз сиянье
Как страшно взгляда заклинанье!

Знал я опасности роковые —
Гнев человека, ярость стихии,
Был в чреве морском,
Меж белой акулой и черным китом;
Во вражеский тыл пробирался тайком,
И неотступно мне вослед,
В проказе с головы до пят,
Брели, обнявшись, Зависть и Навет.
Все так. Но этот взгляд…
«Эй, гондольер! Ты спишь? Проснись!»
И тотчас прочь мы унеслись.
А я все думал, вот так штука,
Здесь оскандалилась наука,
Сирены водятся на свете,
Сирены встречным ставят сети!

Позор бежать от девы злой?
Но есть тому примеры!
Улисс бежал — мудрец, герой
И сын самой Венеры!

Вся башня — кружево аркад
И ярусов круженье,
Строй невесомых колоннад —
Строителя свершенье,
Кренясь, застыла на ходу
И ждет, напряжена:
Рвануться? Высота страшна.
Отпрянуть? Мчать с разгона?
Держа себя, борясь с собой,
Дрожит над бездной роковой,
К самоубийству склонна!

Далекий,
Согретый солнцем, белый, легкий,
Как облако взираешь ты
На озаренный дол.
Тебе прибавил красоты
Столетий ореол.

Ты схож с Лаисой. Прихотливы
Карниза тонкие извивы,
И крен колонн, и переливы
Теней. Но восхищенный взгляд,
Твои спрямив черты,
Здесь видит чистых линий ряд
Чудесной красоты.

Спинозы мысли справедливы:
Единым зодчим рождены вы —
Она и ты!

Каким мечтам, виденьям чудным
Внимал резец, касаньем чутким
Навек запечатлев
Коней азарт и грациозность,
Их укротителей серьезность
И кротость юных дев,
Очерченных рисунком нежным,
Подобных птицам белоснежным,
Что замерли, взлетев.

Едва она на место встала,
Утихли птицы, смолк прибой.
На камень сел Иктин устало.
«Перикл, — Аспазия сказала, —
Зенит Искусства пред тобой!»

Не величие, не роскошества —
Гармония глыб,
Не своенравные новшества —
Но схваченный Архетип.

Влекло немногих торжество
Столетника в цвету,
Хоть в десять центов лишь была
Цена за красоту.

Что до цветка — он свысока
Взирал на всех подряд,
Вот так же отрешенно пуст
Зверей в неволе взгляд.

Но все ушли, огни зажглись,
И смерклись небеса.
«Сбылось! Но не по мне пришлись
Вы, гордость и краса! —

Промолвил изможденный куст. —
Теперь я всем знаком,
Но сколько роз цвело, меня
Считая сорняком!»