Гянджеви Низами - Лейли и Меджнун

Вином, Лейли, налей мне чашу всклянь,
Ее чеканом имя отчекань.

Стать жертвой красоты ее дозволь,
Прости ей, боже, кровь мою и боль.

Пусть я свечой истаю восковой,
Не утешай меня, тоску удвой.

Пока живу, пускай из года в год
Любовь всепобеждающе растет!»

Отец внимал в отчаянье немом
И обреченно думал об одном:

«Напрасно все, беда сомкнула круг,
Неизлечим мучительный недуг».

Домой к родным он возвратился вспять,
Чтоб об моленье сына рассказать:

«Увидел я безумия лицо,
Когда Каабы стиснул он кольцо.

Услыша вопль, я волю дал слезам,
И волноваться начал, как Замзам.

Я уповал — слова святых молитв
От мук избавят, разум просветив,

Пути безумья сына вдаль влекли,
Себя он клял, молился за Лейли!»

А кривотолки между тем ползли,
Став достояньем племени Лейли.

«Мол, некий отрок, смилуйся, аллах!
Лишась рассудка, жизнь влачит в песках.

Свой разум потерял он неспроста,
Повинна в том девичья красота».

О всем хорошем и о всем дурном
Болтали люди праздным языком.

От этих слухов, полных клеветы,
Лейли в тисках душевной маеты.

Злословьем род Лейли не пощажен:
Ее родитель был оповещен:

«Знай, некто, чей рассудок омрачен,
Позорит род, достойный испокон.

Простоволосый, обрядясь шутом,
Сей пес бродячий твой бесчестит дом.

То вдруг запляшет, то стенает он,
То землю лобызает, исступлен.

Преследуя безнравственную цель,
Слагает за газелями газель.

Позора ветер вдаль стихи несет,
Их с восхищеньем слушает народ.

Безумцем рода честь посрамлена,
Доколе унижаться нам, шихна?

Лейли свечою тает восковой,
Ее погасит натиск ветровой.

От суесловий бедная больна —
Ущербною становится луна!»

Разгневанный шихна потряс мечом:
«Сталь станет и судьей, и палачом!»

На лезвие зловеще вспыхнул свет.
Воскликнул вождь: «Меч скажет мой ответ!»

И эти речи, полные угроз,
Отцу Меджнуна вскорости донес,

Проведавший об этом амирит:
«Беда нам неминучая грозит.

Шихна и кровожаден, и жесток,
Как пламя, жгуч, неистов, как поток.

Меджнун еще не ведает пока,
Сколь для него опасность велика.

Пока не поздно, мы предупредим
О бездне, что разверзлась перед ним».

Шейх растерялся и в испуге он,
Оповестил родных в округе он,

Чтоб рыскали везде, как вихрь степной,
Злосчастного найдя, любой ценой

Иль улестить, иль грозно припугнуть,
Но в дом родной немедленно вернуть!

Все обыскали из конца в конец,
Но тщетно все — исчез в песках беглец!

Неужто он погиб, как быть теперь?
Его порвал, должно быть, хищный зверь!

И каждый друг, слезами полня взгляд,
Тревогой и волненьем был объят.

Пустыня поглотила все следы,
Нет для родных ужаснее беды.

А тот несчастный, с раненым умом,
Блуждал в песках, отчаяньем влеком.

От суеты и дел мирских далек,
Забрел в скитаньях в дальний уголок.

В охотничьих угодьях, как слепой,
Не дичь, а пыль он видел пред собой.

Лиса, коль благодушна и сыта,
Не тронет куропатки никогда.

Пусть сокол жаждой крови обуян,
Но если сыт, то будет цел фазан.

Сухой лаваш — вся пища бедняка,
Богатый не живет без шашлыка.

Недаром мудрость древняя гласит:
«Захочешь есть — чумизой будешь сыт!»

И справедливы лекарей слова:
«Что при холере — смертный яд халва!»

Любые яства — для Меджнуна яд
И как полынь они во рту горчат.

Он, в немощи ничем не дорожа,
Не отличал динара от гроша.

О нет, хоть велика была печаль,
Она светла, и нам его не жаль.

Печаль, заполоняя естество,
Позволила не помнить ничего.