Фахриддин Гургани: Вис и Рамин

А это время песен и пиров.

Когда ж начнет весна благоухать,

В дорогу ты отправишься опять.

Помчусь и я с тобою до Гургана:

Весною дома -- грустно, скучно, странно.

Теперь ступай, смени одежду в бане,

Избавься от дорожных одеяний".

Ушел Рамин, а шах, вкусив отрады,

Прислал ему богатые наряды.

Три месяца Рамин в пирах провел,

Забот не зная, радостно расцвел,

Достиг всего, к чему он был влеком,

С прелестной Вис встречался он тайком.

Не ведал шах, ни двор его, ни свита,

Где страсть победоносная сокрыта.

Не мог бы и помыслить шаханшах,

В каких они встречаются местах!

МУБАД ЕДЕТ НА ОХОТУ

Весна заветной дождалась поры,

В степях, в горах раскинула шатры.

Стал этот бренный мир неузнаваем,

Земля казалась благодатным раем.

Стал молод мир, и все, что было дряхло,

Цветущей, свежей юностью запахло.

Земля была как царская казна:

Богатства подарила ей весна.

Увидев прелесть розы, соловьи

Запели, обезумев от любви.

Фиалки закурчавились, воспрянув,

Луга оделись пурпуром тюльпанов.

Дичь появилась на траве степной, -

Так родилась весна в листве ночной.

Невесты-розы, полог свой откинув,

Кивали соловьям из паланкинов,

То нежной прелесть их была, то грозной,

Сказал бы: льется с неба ливень звездный.

Струился по ветвям хмельной поток,

Повеял амброю степной песок.

Казалось, что у яблони-колдуньи

С ветвей свисают звезды в полнолунье.

Зефир одел весну в наряд веселья,

А розам подарил он ожерелья.

Нарциссы опьянели, ибо мир

Их тоже пригласил на царский пир,

К себе кувшин прижал он золотой,

Как нежный стан подруги молодой.

Зефир, пройдя к любимой сквозь шиповник,

Ей говорил, о чем шептал любовник,

Казалось, мускусный привет от роз

Всему живому ветерок принес.

Недавний снег омыл онагров спины,

А вешний дождь -- недавний прах равнины.

Все расцвело вкруг Мерва: посмотри,

Он окаймлен садами Шуштари!

Казалось, дождь справляет новоселье

И в каждой капельке кипит веселье!

В такие дни, когда во всем -- весна,

Когда ясна природы новизна,

Решил поехать на охоту шах:

Душа томилась в четырех стенах!

Вельмож созвал он и вожатых ратных,

Оповестил и знатных и незнатных:

"Пойдем в Гураб, прогоним прочь заботу,

На вепрей, на волков начнем охоту,

Мы хищников разыщем в горных чащах,

В столицу тигров привезем рычащих,

Мы барсов, рысей нам служить заставим,

На ланей леопардов мы натравим".

Лишилась Вис и разума и сил,

Узнав, что шах охотиться решил.

Кормилице сказала: "Жизнь страшна,

Когда она живому не нужна.

Вот так и мне отныне жизнь постыла,

И для меня прибежище -- могила.

Стремится шах Мубад в Гураб: туда

Влечет его злосчастная звезда.

Но как разлуку вынести с Рамином?

Как не погибнуть в ожиданье длинном?

Уедет он, -- моя душа, как птица,

Вслед за Рамином сразу же умчится.

Ты скажешь: Рахш, внезапно став сердитым,

Ударил по моим глазам копытом.

От шага каждого его коня

На сердце будет рана у меня!

Не исцелю в разлуке эту рану,

Пойду за ним, скиталицею стану.

Его отъезд мне принесет беду,

Сама из мира этого уйду.

То зарыдаю, в прах себя низринув,

То я пролью из тела дождь рубинов.

О, если бы меня услышал бог

И мне в ужасном бедствии помог!

Нет бедствия страшней, чем этот шах:

Он зол в делах, и в мыслях, и в речах.

Как мне спастись от мужа и от муки,

Вовек не ведать горестей разлуки!

Кормилица, ступай открой Рамину

Тоски, смятенья моего причину.

Спроси, меня спасет ли от врагов?

Какие меры предпринять готов?

Уедет с шахом? Справедлива новость?

Но дней моих тогда прервется повесть!

Ему поведай о слезах моих.

Он хочет, чтоб осталась я в живых?

Пускай не покидает этих мест:

Любимую убьет его отъезд!

Ты с хитрыми уловками знакома,

Ты сделай так, чтоб он остался дома.

Скажи: "С любимой в радости пребудь,

А шаху предстоит несчастный путь.

Рамин достоин радости весенней,

А шах достоин злобы и гонений."

Рамину мамка причинила боль,

Как бы насыпала на рану соль, -

Несчастной Вис пересказала речь, -

О нет, не речь, а смертоносный меч!

Внезапным горем был Рамин подавлен,

Ты скажешь, был он скорбью окровавлен.

Заплакал: мир ему отрады не дал,

Одни лишь беды в жизни он изведал!

То боль, то страх в нем поднимали голос,

От горя сердце словно раскололось.