Омар Хайам - Рубаи (Лучшие переводы)

То - ливень слез, что из крови гроздий возник.

214

Чтоб обмыть мое тело, вина принесите,

Изголовье могилы вином оросите.

Захотите найти меня в день воскресенья.

Труп мой в прахе питейного дома ищите.

215

Ты - творец, и таким, как я есть, - я тобой сотворен.

Я в вино золотое, и в струны, и в песни влюблен.

В дни творенья таким ты создать и задумал меня.

Так за что же теперь я в геенне гореть обречен?

216

Коль можешь, не тужи о времени бегущем,

Не отягчай души ни прошлым, ни грядущим.

Сокровища свои потрать, пока ты жив;

Ведь все равно в тот мир предстанешь неимущим.

217

Где б ни алел тюльпан и роза ни цвела,

Там прежде кровь царей земля в себя впила.

И где бы на земле ни выросла фиалка,

Знай - родинкой она красавицы была.

218

Небо! Что сделал я? Что ты терзаешь меня?

Ты беготне целый день подвергаешь меня.

Город заставишь обегать за черствый кусок,

Грязью за чашку воды обливаешь меня.

219

Звездный купол - не кровля покоя сердец,

Не для счастья воздвиг это небо творец.

Смерть в любое мгновение мне угрожает.

В чем же польза творенья? - Ответь, наконец!

220

Радуйся! Снова нам праздник отрадный настал!

Стол серебром, хрусталем и вином заблистал.

На небе месяц поблек, исхудал и согнулся,

Будто он сам от пиров непрерывных устал.

221

Пей вино! В нем источник бессмертья и света,

В нем - цветенье весны и минувшие лета.

Будь мгновение счастлив средь цветов и друзей,

Ибо жизнь заключилась в мгновение это.

222

Будь жизнь тебе хоть в триста лет дана

Но все равно она обречена,

Будь ты халиф или базарный нищий,

В конечном счете - всем одна цена.

223

Я - школяр в этом лучшем из лучших миров.

Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!

До седин я у жизни хожу в подмастерьях,

Все еще не зачислен в разряд мастеров...

224

И пылинка - живою частицей была.

Черным локоном, длинной ресницей была.

Пыль с лица вытирай осторожно и нежно:

Пыль, возможно, Зухрой яснолицей была!

225

Я однажды кувшин говорящий купил.

"Был я шахом! - кувшин безутешно вопил.

Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха

Сделал бывшего шаха утехой кутил".

226

Этот старый кувшин на столе бедняка

Был всесильным везиром в былые века.

Эта чаша, которую держит рука,

Грудь умершей красавицы или щека...

227

Был ли в самом начале у мира исток?

Вот загадка, которую задал нам бог,

Мудрецы толковали о ней, как хотели,

Ни один разгадать ее толком не смог.

228

Месяца месяцами сменялись до нас,

Мудрецы мудрецами сменялись до нас.

Эти мертвые камни у нас под ногами

Прежде были зрачками пленительных глаз.

229

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельститься сластями

За столом у мерзавцев, имеющих власть.

230

Если труженик, в поте лица своего

Добывающий хлеб, не стяжал ничего

Почему он ничтожеству кланяться должен

Или даже тому, кто не хуже его?

231

Не одерживал смертный над небом побед.

Всех подряд пожирает земля-людоед.

Ты пока еще цел? И бахвалишься этим?

Погоди: попадешь муравьям на обед!

232

Даже самые светлые в мире умы

Не смогли разогнать окружающей тьмы.

Рассказали нам несколько сказочек на ночь

И отправились, мудрые, спать, как и мы.

233

Удивленья достойны поступки творца!

Переполнены горечью наши сердца,

Мы уходим из этого мира, не зная

Ни начала, ни смысла его, ни конца.

234

Тот, кто следует разуму, - доит быка,

Умник будет в убытке наверняка!

В наше время доходней валять дурака,

Ибо разум сегодня в цене чеснока.

235

Где Бахрам отдыхал, осушая бокал,

Там теперь обитают лиса и шакал.

Видел ты, как охотник, расставив калканы,

Сам, бедняга, в глубокую яму попал?

236

Если низменной похоти станешь рабом

Будешь в старости пуст, как покинутый дом.

Оглянись на себя и подумай о том,

Кто ты есть, где ты есть и - куда же потом?

237

Эй, гончар! И доколе ты будешь, злодей,

Издеваться над глиной, над прахом людей?

Ты, я вижу, ладонь самого Фаридуна

Положил в колесо. Ты - безумец, ей-ей!

238

Слышал я: под ударами гончара

Глина тайны свои выдавать начала:

"Не топчи меня! - глина ему говорила,

Я сама гончаром была лишь вчера".

239

Поутру просыпается роза моя,

На ветру распускается роза моя.

О жестокое небо! Едва распустилась