Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Он отвернул лицо от полководца,
Тот понял: против воли расстается

С родной землей навеки Сиявуш,
И губы прикусил туранский муж.

Сказал Пиран: «Не думай об Иране,
Покинул ты страну своих страданий.

Любви Афрасиаба не беги,
Не слушай, что о нем твердят враги,—

Хотя о нем идет дурная слава,
Он не таков; он муж благого нрава.

Я у него в чести, при нем обрел
Сокровища, и войско, и престол,—

Их в жертву принесу тебе охотно,
Когда ты здесь осядешь беззаботно,

Тебя от сердца чистого приму,
Служить я буду сердцу твоему».

Царевича слова его ласкали,
Душа освободилась от печали.

Они воссели за еду вдвоем.
Стал сыном Сиявуш, Пиран — отцом.

Пустились в путь, не ведая тревоги,
Стоянки не искали по дороге.

И так достигли Ганга наконец,
Где был отдохновения дворец.

Узнал Афрасиаб, глава державы,
Что Сиявуш приехал величавый.

На площадь пешим выбежал, спеша
К тому, кого ждала его душа.

Царевич спешился, когда нежданно
Увидел пешего царя Турана.

В глаза один другого целовал,
И обнимал, и снова целовал.

Сказал Афрасиаб: «Мы видим оба,
Что погрузилась в сон земная злоба.

Не будет войн, и общею тропой
Олень и барс придут на водопой.

Мы пребывали в страхе постоянном:
Война грозила двум соседним странам,

Покоя не было в душе людской,
Но ты пришел и дал земле покой.

Еще такого не было событья!
Мы отдохнем от войн, кровопролитья.

Туран — твой друг. Спокойно в нем живи,
К тебе сердца исполнены любви.

Пребуду я тебе отцом отныне,
В тебе я счастье обрету, как в сыне».

Вознес его царевич в похвале:
«О царь, будь вечно счастлив на земле!

От господа произошло творенье,
Война и мир, вражда и примиренье».

Рука в руке, Афрасиаб повел
Царевича; воссел он на престол,

Сказал, окинув Сиявуша взглядом:
«Кого могу с тобой поставить рядом?

Среди великих не могу сыскать
Лицо такое и такую стать».

И выбрал он чертог — приют желанный,
Что устлан был парчою златотканой.

Просил он гостя горести забыть,
В чертог, ему назначенный, вступить,

Чтоб он располагался там свободно
И занимался чем душе угодно.

Увидел Сиявуш: дворец велик,
Сатурна куполом своим достиг!

На трон взошел он, устланный парчою,
Предался думам трезвою душою.

Когда накрыли у владыки стол,
Посланец за изгнанником пришел.

И царь и гость за трапезу воссели,
Пошли у них беседа и веселье.

Вино хмельное пили дотемна,
Их головы вскружились от вина.

Ушел царевич в радостном тумане,
В вине исчезла память об Иране…

Афрасиаб, царевичем пленен,
В беседах долгих забывал про сон.

Грустил ли он, душой ли веселился,
Он к Сиявушу одному стремился.

Забыты были Джахн и Гарсиваз,
С кем тайнами делился он не раз.

Без юноши и дня не проводил он,
Отраду в Сиявуше находил он.

Так провели два друга целый год,
Деля и счастья дни, и дни невзгод.

Однажды Сиявуш с Пираном знатным
Вели беседу вечером приятным.

Сказал Пиран: «Со странником ты схож:
Сегодня — здесь, а завтра ты уйдешь.

Не вижу близкого тебе по крови,
Не помышляешь о семейном крове.

Нет брата у тебя, сестры, жены,
Ты — куст, растущий где-то у стены.

Грусть об Иране приведет к недугу:
Найди себе достойную супругу.

Умрет Кавус: Иран великий — твой,
Твоя — корона, трон владыки — твой!

В покоях туран-шаха, посмотри ты,
Красой блистая, три луны сокрыты.

У Гарсиваза — тоже три луны;
Он знатен; древен род его жены.

А у меня на женской половине —
Четыре девочки, твои рабыни.