Сергей Юрасов: Василий Теркин после войны

Потому неслась машина,
Лес мелькал по сторонам…
Но вдруг — бац! — и к чорту шина
Разорвалась пополам!

Тёркин вылез и с опаской
На запаску поглядел,
И была она запаска
Лишь для виду, не у дел.

Красной армии привычно
Без запасных ездить шин,
Выручал всегда обычный
Способ хитростный один:

Наш шофер большой искусник
Всё на свете починять:
Плюнет, дунет, латку пустит —
И порядочек опять.

В этот раз — иное дело:
Клеить — значит опоздать,
И сказал шофер несмело:
— Неужели загорать?!

Но, как будто отвечая
Им на это, где-то вдруг
Появился, наростая,
Сзади их моторный звук.

Много нужно ли солдату,
Услыхав такой ответ:
Тёркин сразу к автомату,
А шофер за пистолет.

Подъезжают. Вроде немцы.
Один толстый и седой.
Тёркин, взяв на мушку дверцы,
Подает команду: — Стой!

Толстый в ярости выходит,
Красный, злющий, что твой бык,
И такое вдруг заводит,
Что аж страшное выходит —
Оказался Вильгельм Пик!

Тёркин — новую команду:
— Хоть ты Пик, а не пищи!
А потом уже сержанту:
— Шевелись! Давай ключи!

Пик попятился в машину,
С перепугу замолчал,
А шофер тотчас резину
И колеса даже снял.

Заменил свое чин-чином,
Погрузился, а потом
Говорит с лицом невинным:
— А кого мы, Вася, ждем?..

И как-будто с сожаленьем,
Головой сержант поник:
— В пиковое положенье
Влип геноссе Вильгельм Пик.

А потом — с другой заходит;
Призадумавшись на миг,
Говорит с поклоном вроде:
— Загорай, товарищ Пик.

Власть советскую ты, шкура,
Устанавливаешь здесь,
Так вот это, знай, в натуре
Власть советская и есть!

Как-то под вечер до срока
Возвращался Тёркин в полк,
И, как-будто ненароком,
Повернул немного вбок.

Повернул к знакомцу-другу,
К дому немца одного,
Что услугой за услугу
Выручал не раз его.

В увольнительной имелось
Час до срока с небольшим,
А ему давно хотелось
Делом заняться одним.

Делом правильным и нужным,
Скажем прямо — не простым,
Невозможным для послушных,
Для трусливых и недружных,
А наш Тёркин — был иным.

Одним словом, Тёркин вскоре
В доме немца заседал,
Дверь держали на запоре,
Чтоб никто не помешал.

Молчаливый, что твой скромник,
В руку-горсточку курил,
И, ссутулившись, приемник
Он внимательно крутил.

Где-то скрипка, где-то пенье,
Повернул еще — трещит,
И вдруг слышит:
— Говорит
Радио «Освобожденье».

Тёркин ближе к аппарату,
Ухом влип в него сержант,
Объявляют:
— Про солдата,
Имя:
— Тёркин-оккупант.

Тёркин ахнул — что такое?!
Непонятное уму —
Про него же, про героя
Сыпет радио ему!

Тёркин, стой! Дыши ровнее,
Тёркин, сердцем не части!
Тёркин, слышишь? Чтоб вернее,
Слева звуку подпусти.

Тёркин, Тёркин, что с тобой?
Скажем откровенно:
Славы ты не ждал такой
Необыкновенной.

И не то, чтоб ты впервой
С нею повстречался…
Словом, Тёркин, наш герой
Малость растерялся.

Знать, не только на войне
Был со славой дружен,
Ты теперь уже вдвойне
Родине, знать, нужен.

Чтоб никто в стране не знал
Про тебя, такого,
Кремль поэту приказал —
О тебе ни слова.

Как обманут властью был,
Как теперь живется…
Но выходит: только б жил,
А поэт найдется.

Только б жил не просто так —
Подхалимом серым,
А чтоб был во всём мастак,
Правильным и смелым.

Но когда услышал Тёркин,
Что победу не сберег,
Подавился от махорки
Дымом, ставшим поперёк.

— Вот те на, брат, удружили!
Голос снова поднасел:
— Что же это ты, Василий,
Прозевал, недосмотрел?

Потемнел с лица мой Тёркин
От обиды от такой,
Повернулась слава горькой,
Оборотной стороной.

— Вот ты как! Корить солдата!
Не суди, брат, ты не Бог,
Это я-то виноватый?
Хорошо. А что я мог?

Что я мог, ведь он — Усатый
Обманул не только нас,
Но меня, скажу, — солдата
Обманул в последний раз.

Я согласен и не спорю,
Что войны милее жизнь,
Ну, а жизнь-то стонет морем,
В дамбу власти упершись?