Наум Коржавин - Приобщение

Кожа тонкая… Шеи гнутся…
Косы спрятаны — так у всех.
Столько нежности! Задохнуться!
Только некому — женский цех…

Знаю: вам этих слов — не надо.
Знаю: жалость — не тот мотив.
Вы — не девушки. Вы — бригада!
Вы прославленный коллектив!

Но хочу, чтоб случилось чудо:
Пусть придут моряки сюда
И вас всех разберут отсюда,
С этой фабрики Комтруда!

Видать, была любовью
Ты всё ж в моей судьбе.
Душой, губами, кровью
Тянулся я к тебе.
И жизнь внезапно цену
Иную обрела.
И всё твоя измена
Под корень подсекла.

Что ж… Пусть… Живу теперь я
Неплохо. Ничего.
Не верю в счастье. Верю,
Что можно без него.
И жизнь на сон похожа,
И с каждым днем я злей.
И ты, наверно, тоже
Живешь не веселей.

Безверье и усталость
В душе, в судьбе, в крови…
Приходит рано старость
К живущим без любви.

Снова Киев.
И девушки
нежной, певучей осанки:
Все — такие, как вы.
Но не встретить на улицах вас,
Довоенные девочки,
детство мое, —
киевлянки!
Мои взрослые сверстницы,
где вы и как вы сейчас?
Я не к вашим ногам
припадал молодыми губами,
Всё не вам объяснял,
что пытался себе объяснить.
Я оставил вас в детстве,
одних,
словно мертвую память, —
Обронил, словно можно
частицу себя обронить.
Мы встречались порой.
Говорили.
Мне некогда было:
Я проделывал путь,
пробивая дорогу плечом.
Боль эпохи моей
подняла меня,
сердце пронзила,
Отделила от вас,
словно были вы здесь ни при чём.
Словно это не вы
и не горькие ваши романы,
Ваши браки, разводы,
смятенья
и схватки с тоской.
Той любви, что хотели,
мечтали о ней постоянно, —
Той любви вдруг не стало,
а вы не умели с другой.
Знал я это,
но знал не про вас.
Я разыгрывал роли.
От безвкусицы южной зверел,
вам не верил порой…
Чушь.
Ведь боль остается
в любой аффектации — болью.
А судьба остается
в любом проявленьи — судьбой…
Что же делать?
Живем.
И дела наши вовсе не плохи.
Если что и не так —
это всё-таки жизнь, а не крест.
За гарантию счастья
не спросишь с минувшей эпохи.
За любовь не получишь
с давно отшумевших торжеств.
Но не вы эти девушки
нежной, певучей осанки,
Что спешат,
как спешили,
сияя доверием
вы.
Я ищу вас везде.
Я такой же, как вы, киевлянки, —
Та же южная кровь,
лишь обдутая ветром Москвы.
Я такой же, как вы.
Так откуда в душе ощущенье
Самой подлой вины,
словно стал я банкротом сейчас.
Словно мог я вас всех полюбить,
увести от крушенья.
Все мечты вам спасти —
и по глупости только
не спас.

Мой ритм заглох. Живу, как перед казнью. —
Бессмысленно гляжу на белый свет,
Про всё забыв… И строчка в строчке вязнет.
Не светятся слова — в них связи нет.

Где ж эта связь? Иль впрямь лишь сам собою
Я занят был, бунтуя и кляня…
А связей — нет. И, значит, впрямь пустое
Всё, чем я жил,
за что убьют меня.

А смерть грозит. Грозит кровопролитье.
Оно придёт — пиши иль не пиши.
Какой тут ритм! Кому нужны открытья
Подспудных связей жизни и души?

Все связи — рвутся. Всем — грозит стихия.
Российский бунт несёт не свет, а тьму…
Пусть даже Бог опять спасёт Россию,
Коль этот труд не надоел Ему.

Пусть даже вновь потом откроют право…
Нет ритма. Вижу кровь, а не зарю.
И не живу.
Как кролик на удава,
Глаз не сводя, в грядущее смотрю.

Последний автобус подъехал
К поселку. И выдохся он.
И ливнем дурачеств и смеха
Ворвались девчонки в салон.

Ах, танцы!.. Вы кончились к ночи.
Пусть!.. Завтра начнётся опять!
И было им весело очень
В полночный автобус вбегать.

Глаза их светились, а губы
Гореть продолжали в огне.
Ах, танцы!.. Поэзия клубов! —
Вовек не давались вы мне.

Они хохотали счастливо,
Шумели, дуря напролом.
Неужто родил этот ливень
Оркестра фабричного гром?

А может, не он, а блистанье,
А битва, где всё — наугад.
Всё — в шутку, и всё — ожиданье,
Всё — трепет: когда пригласят?

…Срок выйдет, и это случится.
На миг остановится вихрь.
Всё смолкнет. И всё совершится.
Но жизнь завершится в тот миг.

Всё будет: заботы, усталость,
Успехи, заботы опять.
Но трепет замрёт. Не осталось
У сердца причин трепетать.