Расул Гамзатов - Колокол Хиросимы

«Камень, срывающийся со скалы,
Где ляжешь ты через мгновенье?»
«В подножье горы, где, цвéта золы,
Другие лежат каменья».

«Куда, моя песня, летишь чуть свет
В багровом предутреннем дыме?»
«К подножью холма Незабытых Бед!»
«Где же такой?»
«В Хиросиме!»

«Песня моя, в чужеземную даль,
Может, летишь ты без нужды?»
«Нет, не чужда мне чужая печаль,
Муки чужие не чужды!»

«Песня,
на свете так много утрат,
И мертвые невоскресимы.
Что будешь ты делать?»
«Бить стану набат
В колокол Хиросимы!»

Пусть на столбе он гудит что есть сил,
Прикованный цепью опорной,
Об аде,
который не выдуман был,
А явью был рукотворной.

Бью в колокол этот каждой строкой,
О том поведать желая,
Как вдруг испарившеюся рекой
Обернулась река живая.

Плакальщиц мира родная сестра,
Где в камень впечатались тени,
Встала обуглившаяся гора
Пред городом на колени.

Молю услыхать колокольный зов
Пламенем заживо стертых.
Жаль, что господь не доверил мне слов,
Что воскрешают из мертвых.

Я заклинаю:
набатно гуди
Сквозь версты, и лета, и зимы
У человечества в каждой груди,
Колокол Хиросимы!

И Тихий заставь грохотать океан,
И, все озаботив режимы,
Решительно властвуй над памятью стран,
Колокол Хиросимы!

Восстаньте, исчезнувшие в огне.
Пусть кровь заклокочет в аортах.
Колокол бьет, и кажется мне —
Вы восстаете из мертвых.

Мнете траву на зеленых лугах,
Не тени, а смертные люди.
Вновь пламя разводите в очагах
И поклоняетесь Будде.

Висят, как игрушечные, сады.
У садовников лет в запасе
Не меньше, чем палочек для еды,
Зовутся которые «хаси».

Не ломом железным — гулкой строкой
Бью в колокол воспоминаний.
Воскреснув на улице городской,
Влюбленные ждут свиданий.

Стучат очарованные сердца,
Как прежде,
как прежде,
как прежде.
И прозревают глаза у слепца,
Отчаявшегося в надежде.

Вижу: восстал из могильных пластов,
Исполненный многообразья,
Сонм человеческий всех возрастов,
Исчезнувший в одночасье.

Люди,
обличье у них не одно, —
И лик торжествует над маской.
Смотрит на девушку в кимоно
Парень с набедренною повязкой.

С губ его сходит молчанья печать
И — вырывается слово.
Стрелки часов заходили опять
Велением вещего зова.

Стою в кругу воскрешенного люда,
Вверху — облака-пилигримы.
«Люди, скажите, кто вы?
Откуда?»
«Мы люди из Хиросимы!»

Плачу, но слезы не застят мне глаз,
Сердце — открытая рана.
«Кто вы?»
И вдруг мне послышался глас:
«Мы люди из Дагестана!»

Страны, задумайтесь!
Не для легенд
Бьет колокол где-то близко.
«Кто вы?»
«Мы люди из графства Кент!»
«Кто вы?»
«Мы люди из Сан-Франциско!»

Насторожитесь! Колокол бьет.
И видеть повсюду должны мы
Журавлика, выпущенного в полет
Девочкою Хиросимы.

Бумажный журавлик, в небе плыви!
Взрыв атомный не убывает.
Смерть — белогвардейка:
она в крови
Шарики красные убивает.

Слабенькой ручкой отправленный в путь,
Журавлик,
ведь люди спасимы!
Сегодня моим Вергилием будь,
Девочка из Хиросимы.

Земной верстою и морскою милей
Печали не измерить все равно.
Веди меня, мой маленький Вергилий,
И посетим живых мы заодно.

Вот госпиталь,
где врач у изголовья
Ровесницы твоей встречает ночь.
Угасшая сама от белокровья,
Вздыхаешь ты:
«Ей нелегко помочь».

Куда деваться от жестоких былей?
И мы идем вдоль стонущих палат.
За кругом круг.
Мой маленький Вергилий,
Веди меня сквозь этот белый ад.

У лучевой болезни стало в мире
Все больше жертв.
Кто в этом виноват?
Глянь: город словно сделал харакири, —
Разрезы от реклам кровоточат.

Через его распоротое чрево
Направимся, мой бедный проводник.
Куда пойдем мы — вправо иль налево?
А может быть, к могилам напрямик?

Здесь нам с тобой не нужен переводчик,
Прошли черту кладбищенских ворот,
И вздрагивает гейгеровскии счетчик:
От мертвых излучение идет.