Сергей Кутолин - Впечатления (Опыт рефлексии визионерства)

Откуда сила подлого удара?
От близких, от знакомых и друзей,
От сослуживцев, для которых тара,
сосуды мы для мусора, камней.
Всмотрись в их развороченные морды,
В огонь их плотоядных глаз
и вместе с ними пройденные годы. —
Кто веру в одиночестве нам даст?
Не кистинём, обрезом и кинжалом,
а тайной лестью, злобной клеветой,
Они лелеют собственное жало,
И на смерть бьют вдруг подлостью — плитой.
Зри юбилеи, торжества, банкеты,
когда сокрытый раньше негатив,
Вдруг позитивом осветит полсвета
и в нём хихикающий подленький мотив.

В нем жизнь от многих поколений
в аудиториях и залах
подобна многоликой тени
аукалась и трепетала.
То хриплы, то безумно строги,
пустынны, дики коридоры,
Вот их терзают чьи-то ноги,
Вот шум шагов пропал как воры.
Живут в нём собственные годы,
Они то вороны, то совы,
В свирепых тучах непогоды
Его колонны чьи-то вдовы,
А рядом флаги на флагштоках
тревожно, трепетно знобило,
И дождь уже по водостокам
Как ритм сердец вовсю саднило.

Куда вы, куда вы как изморозь света
бежите, пугая весь шорох лесов,
Ваш блеск ожемчуженный робкого цвета
навстречу выходит из сказочных снов.
Куда вы бежите, зовёте с собою,
за вами ни просек, ни троп, ни дорог,
как будто идёте вы с лунной косою
и в розовых искрах вперёд на Восток.
А может мне кажется. Будто бы где-то
сияние Севера светло как ртуть
несёт все картины забытого лета,
и в детство я вижу нехоженый путь.
Вот лица знакомых, вот новые лица,
какой удивительно теплый мороз,
снуют развесёлые крики синицы,
и смерть собирает повсюду свой воз.

Не благодетель истый гений, —
страдалец, замкнутый в себе,
Он к жизни вызывает тени
и духом полнится в борьбе.
В огне и холоде сомнений
он как источник среди нас,
где тайна мира увлечений
во тьме его прозревших глаз
уже как истина явилась,
готова истиной нам стать. —
Восходит новое светило
и страсть целует благодать,
и страсть горит добром упрямым,
и страсть уже рождает зло,
и страсти овладели нами,
и нам опять не повезло.

Вас слишком много в этом мире
убогих, алчущих, немых,
готовых на научной лире
ввести себя в закут святых.
Себе в округе славословя,
Творя келейно тайный блуд,
вы трубным голосом гобоя
ведете свой неправый суд.
Прижав хвосты, вы лисьим шагом,
придя за литерным пайком,
упитанным вращая задом,
танцуя с Истиной легко,
готовы слушать бред безумный,
слепцам внимая и глухим,
благодарить и вторить сумно:
«На том живем, на том стоим.»

Угрюмо — злые, у дверей
они пронзительно глядели,
в своей материи теней
и духом всуе свирепели.
Из тех, кто выжил, кто дошел
до пенсионной параллели,
кто жизнь свою как меткий гол
забил в судьбиные качели
и выжил. Вот он странный рок,
опередивший смерть и горе
и тех, в ромашковое поле,
кто в юной свежести полёг,
Они стояли у дверей,
мне часовых напоминая,
в угрюмой сумрачности дней,
здесь свой кусок подстерегая.

Шептались шорохи. По улицам тревожа
осеннюю уснувшую печаль
метался ветер с медно-красной рожей,
а может, солнце это озаряло даль.
Одесской улицей как будто шел сегодня,
а было это много лет назад,
и листопад в своих рубахах модных
кроил на клёнах новенький наряд.
По Дерибасовской лилось все и спешило,
а здесь природа спешке предалась,
Сегодня понял — прожитое мило
и если жизнь, вся жизнь не удалась.
В густых объятьях прожитой печали,
в тяжелой радости забытых вечеров
мне скрипки прошлого о будущем играли
и закрывали счёт ошибок и долгов.