Сергей Кутолин - Впечатления (Опыт рефлексии визионерства)

Кто осознает и поймёт
и Утешение, и Слово,
Любовью вечность назовёт, —
тот озарится светом новым.
Пусть созидающий поёт
и Духом полнит бесконечность,
пусть образ уплывает в млечность
сквозь Рока скорбный поворот.
Удел счастливых проникать
сквозь пожирающее пламя,
Смиренномудрых быть и знать
и, смысла замедляя бег,
дарить бесплотными дарами
стада прозревших человек.

Природы бессмертной мы шёпот и свет,
и взгляд бесконечный и робкий,
в болотах грядущего, горах и сопках
мы только неведомый след.
Громадные тени заката земного
упали в лощины, леса,
вишнёвого цвета легла полоса,
и в трауре черном дорога.
Как мир умирает,
как утро встает, —
так радость сменяет печали,
и певчий лесной свою песнь напоёт
с записанных вечных скрижалей.

Мы природы цветенье и свет,
мы природы самой вдохновенье,
мы её бесконечное пенье, —
в нас природа философ — поэт.
Как ручьи всюду с гор побежали,
как звенит, разливаясь, весна,
словно вся бесконечность без сна
пишет сочные цветом скрижали.
Знаю, знаю таится зима
в каждой почке, во всяком движенье,
там, где звездится сизая тьма,
она светлое сводит с ума,
смотрит в наше с тобой средостенье
и в тумане стоит среди сна.

Видел я, как лён цветет
глубиной небесной,
видел я, как свет поёт, —
в поле пчёлам тесно.
Видел радужную дрожь
по озёрной глади,
лес на азбуку похож,
встал как на параде.
Словно в мраморе предстала
юность зрелая моя,
алым цветом мозг ласкала
и рассказывала сны,
по земному, вдаль маня,
в бесконечность тишины.

Восславить мир, чтобы забыть его,
и брать пригоршней меру новых мер, —
какой тогда мы подаём пример
для целей знаний мира, целого, всего?
Ни Жалоба, ни Радость, ни Беда
стоят в начале светлого пути,
которым нам ещё усталыми идти
по тонкой кромке искристого льда.
Смирение есть голос голосов, —
не то смирение, что чахнет и мозжит,
и гаснет в тьме безволия пустого,
а то, что жизнью рокового
из безначалия творит,
звездою падая из снов.

Качалось солнце над осиной,
рассыпав по полю лучи, —
хоть день-деньской в лесу кричи,
лишь эхо вяжет паутину,
да день и ночь, показывая спину,
всё ходят по осенней параллели,
а птицы словно бы не пели,
не оживляют тишину картины.
Да, иногда, бывает точно так,
что тишина в наш мир садится
к тебе во сне. Но будто бы не спится,
и ты как форменный чудак
сквозь солнце прозреваешь годы
и в сердце жаждешь счастья и свободы.

Как часто мы себя в пример приводим
и вызываем в людях опасенье, —
не ложь ли наше самомненье
и тот ли путь, которым ходим,
которым предлагаем жить,
усвоив в нём и смысл, и откровенье.
Кто хочет внять в нас нашему терпенью, —
ведь опыт наш. И нам в нём говорить.
Молчанья признак есть хороший тон, —
в нём всё:
страданье, самобытность, полнота,
в нём мера, наконец, закон.
Лишь опыт твой. В нём суть и простота,
неповторимые и сжатые лета,
лишь для себя смысл ячества не сон.

Стена веков из неизвестной ткани, —
здесь прошлое пока, а будущего нет,
И вся История как воплощенье лет
захлопнута в невидимом капкане.
Всё светлое нам солнце открывает,
и рань безбрежная опять в сердца стучит,
и если песня с нами говорит,
то в ней и будущее перьями сверкает.
Озера, горы и леса,
объемлющие вечное начало,
и пропастей бездонных туеса, —
все эхо песни постигают в раз, —
в них песня исцелённая восстала
и вечной жизнью радуется в нас.