…Только счёт уже звездою оплачен
И погашены долги в понедельник.
Сколько б я ни доставал из конверта -
Не становится темнее на свете.
Это истина восточного ветра.
Это, может быть, поймут наши дети.
1991, ноябрь
Оглянись – и увидишь: стоит за плечом
В белом саване бабка, с косой и весами.
Нам советуют с ней говорить? Но о чём?
Мы в душевных делах разбираемся сами,
А в загробный делах, как уж тут ни крути,
Никому не найти ни конца, ни начала.
Можно было б ей крикнуть: "Не стой на пути!"
Но она бы, безносая, лишь промолчала.
Да и что ей сказать? Ведь она не сама
Захотела того. Это ей поручили.
Нагрузили её, да к тому ж задарма.
Где-то, кнопку нажав, аппараты включили.
Вот и бродит старуха по всяким мирам,
Тянет лямку свою, выполняет программу.
Ей давно на заслуженный отдых пора,
Но хозяева лишь усмехаются: "Рано!"
Мы, пожалуй, её пожалеем ещё,
Кинем гривенник, место уступим в трамвае.
Только всё же не будем смотреть за плечо,
На звонок неожиданный дверь открывая.
1991, декабрь
Ты спрашиваешь – что ещё осталось?
Тебя, похоже, запугали тьмой.
Но примешь ли ответ нелепый мой?
Ведь я утешу только снегом талым
И соснами, и призрачным мостом,
Что в полночь появляется на небе.
Но я ни слова не скажу о хлебе,
Зато скажу о белке под кустом.
Казалось бы, нелепица. Не странно ль -
Я утешаю тем, что есть всегда.
Тебе ж важнее выяснить, когда
Помогут хлебом западные страны.
Но тут, увы, кончается моя
Епархия. Я знаю только звёзды
И ягоды. И то, что жребий роздан
Давным-давно. И хитрая змея
Обречена. А времена и сроки -
Условны. Что ж останется тогда?
Всё то же – птица, облако, звезда,
Снег, ветер, дождь… И солнце на востоке
Взойдёт. И крутолобая луна
Всё так же поплывёт над кромкой леса.
Не будет лишь смертельного железа,
Да и сберкнижка станет не нужна.
…Жаль только – ты совсем не веришь мне.
Похоже, зря мы спорили во сне.
1992, январь
…Мокрый асфальт подмосковной платформы,
Свет фонаря ядовито-лиловый.
…И оборвали тогда разговор мы
На полувзгляде, на полуслове.
Прыгнул я в тамбур пустой электрички.
Лязгая, двери закрылись за мною.
…Время загнало всё это в кавычки
Между отчаяньем и виною.
Всё отболело, развеялось дымом,
Точно и не было слов раскалённых.
…Вдоволь тогда наглотались беды мы,
Двое птенцов, смешных и зелёных.
Думали мы – не получим спасенья,
Да и спасаться уже не хотели.
…Вторники шли, четверги, воскресенья,
Таяли дни, мелькали недели,
Время рвалось из темницы на волю,
Веры взрывались, хлеба дорожали.
…Ну а тогда, задыхаясь от боли,
Мы вдоль вагонов с тобой бежали.
Знаешь, всё это немного похоже
На огонёк догорающей спички.
Вот и асфальт на платформе такой же.
Но я не выйду из электрички.
1992, январь
Что осталось от них? Лишь цепочка следов
На слепящем бескрайнем снегу.
Убежали во тьму, в мир хохочущих льдов,
И смеялись они на бегу.
Там их ждёт мёртвый камень, слепая стена
И бушующий чёрный костёр.
Там им скажут: резинкою их имена
Сам Господь в Книге Жизни затёр.
А Господь не стирал их. Он молча глядел,
Как они убегали во тьму,
Как барахтались в тине заманчивых дел,
Как в лицо усмехались Ему.
И бледнело лицо, и катилась слеза
По щеке. Но молчали уста.
А над синей землёй не гремела гроза,
Но лежала тень от Креста.
Он не мог их вернуть, потому что любовь
Ни отнять, ни купить за рубли
Невозможно. И знает об этом любой.
Кроме тех, что по снегу ушли.
1992, март
А в том, что всё на свете связано,
По-моему, таится жуть.
Вот помнишь: мы стоим под вязами,
Я за руку тебя держу.
Но в чём причина этой лирики,
Кто нам устроил этот путь?
Быть может, фермер из Америки,
Родившийся когда-нибудь
Лишь потому, что ночью молния
Ударила в горящий дуб.
А в результате всё же вспомнил я
Про свой больной дырявый зуб.
И в этом зубе – вся гарантия
Того, что через триста лет
Седой профессор хиромантии
Возьмёт на Сириус билет,
После чего откроет форточку,
Чтоб воздух в комнате был чист -
И в Костроме уронит в торт очки
Солидный бывший коммунист.
А где-нибудь в чужой галактике
Взорвётся новая звезда -
И школьники ходить на практику
Читать дальше