Лариса Рубальская - Переведи часы назад (сборник)

– А разница вот в чем... Я про себя скажу. Я начала сочинять с 84-го года. Всегда была лауреатом «Песни года», дома некуда класть дипломы, но в последние два года в финальном концерте моих песен нет. Я не в обиде, но и не безумно рада... Раньше я могла помочь артистам и писала не самые плохие песни – и Аллегровой, и Буйнову, и Малинину, и Овсиенко. Я в их карьере участвовала по-настоящему, и от репертуара зависела будущая дорога певца. Сейчас, какие бы я умные, хорошие и подходящие песни ни сочиняла, я не в состоянии помочь никому. Все определяет коммерция: можно ли на этой песне заработать? И я оказываюсь некоммерческим автором. Почему-то так складывается, что раньше мои песни крутили по телевизору пять-шесть раз в день, а сейчас... ну, бывает, конечно, но если вы меня спросите, кто их сегодня поет, я сразу и не отвечу. Что-то странное происходит. Оказалось, что качество текста абсолютно не влияет на судьбу песни. Вот я – уважаемый автор, признанный в эстрадном кругу, я очень стараюсь писать на хорошем русском языке. И когда на концертах я час-полтора читаю свои песенные стихи, других не пишу, они совершенно нормально звучат. В них есть сюжет, завязка, развитие, кульминация, все как полагается по правилам литературы.

– Люди, для которых вы пишете, – суперзвезды нашей страны, и нет большой разницы, какую песню они будут петь. Все равно они суперстар и все равно вертятся в «ящике».

– Они вертятся, но, кроме «ящика», существует общественное мнение. Народ что-то любит, а что-то нет, и многие перестают любить артистов, потому что у тех меняется репертуар. А песню выбирает не столько артист, сколько те, кто платит деньги. Они решают, какая песня будет приносить доход. И я теперь пишу отдельно стихи, которые читаю на концертах, и стихи, за которые платят деньги. Я считаю, что есть две темы, о которых можно и нужно петь: о любви, а другая – смешные, стебные песни про что угодно.

Подходит как-то к нам известный режиссер

И начинает интересный разговор:

Какие девочки! Откуда? Как зовут?

И не хотите ль прокатиться в Голливуд?

Я буду делать гениальное кино,

Такой типаж, как вы, искал я так давно,

На всю планету вас прославлю, раскручу,

А роль мужскую я Делону поручу.

Какие люди в Голливуде,

Сплошные звезды, а не люди.

Сплошной о'кей и вери гуд!

Нас приглашают в Голливуд.

От предложенья сразу кругом голова,

Мы тут же вспомнили английские слова:

И ай лав ю, вот из йо нейм, и хау мач.

И жизнь казалась чередой сплошных удач.

Пусть наши мальчики немножко подождут,

Огнями манит незнакомый Голливуд.

Пусть Голливуд запомнит наши имена,

Вернемся мы к тебе, любимая страна.

Фимка парень был кудрявый,

Починить сапог дырявый

Было Фимке парой пустяков.

Он сапожник был умелый,

И любил он это дело,

Но была еще сильней любовь.

Только музыку услышит,

Подлетал он выше крыши,

Рисовал ногами кренделя.

Фимка забывал про гвозди,

А в глазах горели звезды,

И качалась пьяная земля.

Проходили люди мимо

И кричали: Браво, Фима!

Ой, ты, Фима жук, ты, Фима, бог!

Ты же нас лишил покоя,

Выкаблучивать такое!

Фимка, у тебя ж не десять ног.

Полюбил наш Фимка Дору,

Третья дверь по коридору,

И крутые кудри по плечам.

Он чинил ее сапожки

И вздыхал: Ах, Дора, крошка!

Я о Вас скучаю по ночам.

Дорка глазки опускала,

А в душе его ласкала,

Кто-то тут магнитофон включил.

Танцевал с ней Фимка танец,

На щеках горел румянец,

К сердцу Дорки он нашел ключи.

Проходили люди мимо,

И кричали: Браво, Фима!

Ой, ты, Фима жук, ты, Фима, бог!

Ты же нас лишил покоя,

Выкаблучивать такое!

Фимка, у тебя ж не десять ног.

А потом родились дети.

Накормить, обуть, одеть их —

Молотком ударишь сколько раз!

Фимка, стоп! – жена сказала,

Мужа к стулу привязала,

И сердились вишни жгучих глаз.

Фимка был для Доры нежным,

Забивать стал гвоздь прилежно,

Молотком по пальцу он попал,

Где-то вдруг запели песню,

Он вскочил со стулом вместе

И любимый танец танцевал.

Это было давно, и прошло много лет,

Жил на свете печальный и умный поэт.

Разжигал вечерами он пламя свечи,

И стихи на бумагу ложились в ночи.

У поэта товарищ был – преданный гусь.

Он поэта любил, знал стихи наизусть.

Он дарил вечерами поэту перо,

И пером по бумаге водило добро.