Редьярд Киплинг - Казарменные баллады и Семь морей (книги стихов)

И коршун вон тот нажрался бы так,

что и взлететь бы не смог!»

А сын полковника отвечал: «Угощай своих птиц и зверей,

Но сначала прикинь, чем будешь платить

за еду на пирушке твоей!

Если тысяча сабель сюда придёт, кости мои унести —

По карману ли вору шакалий пир? Сможешь — так заплати!

Кони съедят урожай на корню, а люди — твоих коров,

Да чтоб зажарить стадо твоё, сгодятся крыши домов,

Если считаешь, что эта цена справедлива — так в чём вопрос,

Шакалов, родственников своих, сзывай на пирушку, пёс!

Но если сочтёшь ты, что заплатить не можешь цены такой,

Отдай сейчас же кобылу отца, и я поеду домой».

Камал его за руку поднял с земли, поставил и так сказал:

«Два волка встретились —

и ни пpи чём ни собака тут, ни шакал!

Чтоб я землю ел, если мне взбредет хоть словом тебя задеть:

Но что за дьявол тебя научил смерти в глаза глядеть?»

А сын полковника отвечал: «Я — сын отца своего.

Клянусь, он достоин тебя — так прими

эту лошадь в дар от него!»

Тут кобыла уткнулась ему в плечо, побрякивая уздой.

Нас тут двое с тобой— сказал Камал, — но ближе ей молодой!

Так пусть она носит бандитский дар — седло и узду с бирюзой,

Мои серебряные стремена и чепрак с золотой тесьмой.

А сын полковника подал ему пистолет с рукояткой резной:

«Ты отобрал один у врага — возьмёшь ли у друга второй?»

«Дар за дар, — отвечал Камал, — и жизнь за жизнь я приму:

Отец твой сына ко мне послал — своего отправлю к нему.

Свистнул Камал, и тут же предстал его единственный сын.

«Вот командир горных стрелков — теперь он твой господин

Ты всегда будешь слева с ним рядом скакать,

охранять его в грозный час,

До тех пор, пока или я, или смерть не отменят этот приказ.

Будешь служить ему ночью и днём, теперь своей головой

За него и в лагере, и в бою отвечаешь ты предо мной!

Хлеб его королевы ты будешь есть, его королеве служить,

Ты будешь против отца воевать, и Хайбер от меня хранить,

Да так, чтоб тебя повышали в чинах,

чтоб знал я: мой сын — рессалдар,

Кода поглазеть на казнь мою сойдётся весь Пешавар!»

И взглянули парни друг другу в глаза,

и не был взгляд чужим:

И клятву кровными братьями быть хлеб-соль закрепили им.

Клятву кровными братьями быть закрепили дёрн и огонь,

И хайберский нож, на котором прочтешь

тайну всех Господних имён.

Сын полковника сел на кобылу отца,

сын Камала скакал на гнедом,

И к форту, откуда уехал один, примчались они вдвоём.

А им навстречу конный разъезд —

двадцать сабель враз из ножён:

Крови горца жаждал каждый солдат, всем был известен он.

«Стойте, — крикнул полковничий сын, -

сабли в ножны! Мы с миром идём

Тот, кто вчера бандитом был,

стал сегодня горным стрелком».

Запад есть Запад, Восток есть Восток,

им не сойтись никогда

До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!

Но ни Запада нет, ни Востока,

ни стран, ни границ ни рас

Если двое сильных лицом к лицу

встретятся в некий час!

Пер. В. Бетаки

Он умирал, Удаи Чанд,

Во дворце на кругом холме.

Всю ночь был слышен гонга звон.

Всю ночь из дома царских жен

Долетал приглушенный, протяжный стон,

Пропадая в окрестной тьме.

Сменяясь, вассалы несли караул

Под сводами царских палат,

И бледной светильни огонь озарял

Улъварскую саблю, тонкский кинжал,

И пламенем вспыхивал светлый металл

Марварских нагрудных лат.

Всю ночь под навесом на крыше дворца

Лежал он, удушьем томим.

Не видел он женских заплаканных лиц,

Не видел опущенных черных ресниц

Прекраснейшей Б'унди, царицы цариц,

Готовой в могилу за ним.

Он умер, и факелов траурный свет,

Как ранняя в небе заря,

С башен дворца по земле пробежал —

От речных берегов до нависших скал.

И женщинам плакать никто не мешал

О том, что не стало царя.

Склонившийся жрец завязал ему рот.

И вдруг в тишине ночной

Послышался голос царицы: — Умрем,

Как матери наши, одеты огнем,

На свадебном ложе, бок о бок с царем.

В огонь, мои сестры, за мной!

Уж тронули нежные руки засов

Дворцовых дверей резных.

Уж вышли царицы из первых ворот.

Но там, где на улицу был поворот,

Вторые ворота закрылись, — и вот

Мятеж в голубятне затих.

И вдруг мы услышали смех со стены

При свете встающего дня: —

Э-гей Что-то стало невесело тут!

Пора мне покинуть унылый приют,

Коль дом погибает, все крысы бегут.