Владимир Маяковский: Том 2. Стихотворения и пьесы 1917-1921

Дурню
   снится сон:
       де в раю живет
и галушки
    лопает тыщами.
Вдруг
   как хватит
             его
         крокодил
                за живот!

То урядник
    хватил
          сапожищами.

«Как ты смеешь спать,
         такой рассякой,
мать твою растак
       да разэтак!
Я тебя запорю,
      я тебя засеку
и повешу
        тебя
      напоследок!» —
«Барин!» —
      взвыл Силеверст,
             а его
                кнутом

хвать помещик
         по сытой роже.
«Подавай
    и себя,
       и поля,
          и дом,
и жену
   помещику
       тоже!»
И пошел
       прошибать
         Силеверста
                    пот,
вновь
   припомнил
       барщины му̀ку,

а жена его
          на дворе
         у господ
грудью
   кормит
         барскую суку.

Сей истории
      прост
         и ясен сказ,—
посмотри,
    как наказаны дурни;

чтобы то же
      не стряслось и у вас, —
да не будет
           меж вами
            шкурник.
Нынче
   сына
      даем
           не царям на зарез, —
за себя
   этот бо́ище
          начат.
Провожая
          рекрутов
         молодолес,
провожай поя,
      а не плача.
Чтоб помещики
           вновь
              не взнуздали вас,
не в пример
       Силеверсту бедняге, —
провожая
        сынов,
            давайте наказ:
будьте
   верными
          красной присяге.

Врангель прет.
      Отходим мы.
Врангелю удача.
На базаре
    две кумы,
вставши в хвост, судачат:
— Кум сказал, —
       а в ём ума —
я-то куму верю, —
что барон-то,
      слышь, кума,
меж Москвой и Тверью.
Чуть не даром
      все
          в Твери
стало продаваться.
Пуд крупчатки…
       — Ну,
          не ври! —
пуд за рупь за двадцать.
— А вина, скажу я вам!
Дух над Тверью водочный.
Пьяных
   лично по домам
водит околоточный.
Влюблены в барона власть
левые и правые.
Ну, не власть, а прямо сласть,
просто — равноправие.
Встали, ртом ловя ворон.
Скоро ли примчится?
Скоро ль будет царь-барон
и белая мучица?
Шел волшебник мимо их.
— На́, — сказал он бабе, —
скороходы-сапоги,
к Врангелю зашла бы! —
В миг обувшись,
          шага в три
в Тверь кума на это.
Кум сбрехнул ей:
       во Твери
власть стоит советов.
Мчала баба суток пять,
рвала юбки в ветре,
чтоб баронский
          увидать
флаг
 на Ай-Петри.
Разогнавшись с дальних стран,
удержаться силясь,
баба
 прямо
    в ресторан
в Ялте опустилась.
В «Грандотеле»
          семгу жрет
Врангель толсторожий.
Разевает баба рот
на рыбешку тоже.
Метрдотель
       желанья те
зрит —
   и на подносе
ей
     саженный метрдотель
карточку подносит.
Всё в копеечной цене.
Съехал сдуру разум.
Молвит баба:
      — Дайте мне
всю программу разом! —
От лакеев мчится пыль.
Прошибает пот их.
Мчат котлеты и супы,
вина и компоты.
Уж из глаз еда течет
у разбухшей бабы!
Наконец-то
    просит счет
бабин голос слабый.
Вся собралась публика.
Стали щелкать счеты.
Сто четыре рублика
выведено в счете.
Что такая сумма ей?!
Даром!
   С неба манна.
Двести вынула рублей
баба из кармана.
Отскочил хозяин.
       — Нет! —
(Бледность мелом в роже.)
Наш-то рупь не в той цене,
наш в миллион дороже. —
Завопил хозяин лют:
— Знаешь разницу валют?!
Беспортошных нету тут,
генералы тута пьют! —
Возопил хозяин в яри:
— Это, тетка, что же!
Этак
    каждый пролетарий
жрать захочет тоже. —
— Будешь знать, как есть и пить! —
все завыли в злости.
Стал хозяин тетку бить,
метрдотель
    и гости.
Околоточный
      на шум
прибежал из части.
Взвыла баба:
      — Ой,
         прошу,
защитите, власти! —
Как подняла власть сия
с шпорой сапожища…
Как полезла
        мигом
         вся
вспять
   из бабы пища.
— Много, — молвит, — благ в Крыму
только для буржуя,
а тебя,
   мою куму,
в часть препровожу я. —
Влезла
   тетка
        в скороход
пред тюремной дверью,
как задала тетка ход —
в Эрэсэфэсэрью.
Бабу видели мою,
наши обыватели?
Не хотите
    в том раю
сами побывать ли?!