Владимир Маяковский: Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

Я
   ненавижу
      человечье устройство,
ненавижу организацию,
              вид
            и рост его.
На что похожи
      руки наши?..
Разве так
       машина
         уважаемая
            машет?..
Представьте,
      если б
         шатунов шатия
чуть что —
      лезла в рукопожатия.
Я вот
   хожу
      весел и высок.
Прострелят,
      и конец —
            не вставишь висок.
Не завидую
      ни Пушкину,
            ни Шекспиру Биллю * .
Завидую
   только
      блиндированному автомобилю.
Мозг
   нагрузишь
      до крохотной нагрузки,
и уже
   захотелось
         поэзии…
            музыки…
Если б в понедельник
         паровозы
            не вылезли, болея
с перепоя,
      в честь
         поэтического юбилея…
Даже если
          не брать уродов,
больных,
       залегших
         под груду одеял, —
то даже
   прелестнейший
            тов. Родов *
тоже
   еще для Коммуны не идеал.
Я против времени,
         убийцы вороватого.
Сколькие
       в землю
         часами вогнаны.
Почему
   болезнь
      сковала Арватова * ?
Почему
   безудержно
         пишут Коганы * ?
Довольно! —
      зевать нечего:
переиначьте
      конструкцию
            рода человечьего!
Тот человек,
      в котором
цистерной энергия —
         не стопкой,
который
      сердце
         заменил мотором,
который
       заменит
            легкие — топкой.
Пусть сердце,
      даже душа,
но такая,
чтоб жила,
      паровозом дыша,
никакой
      весне
      никак не потакая.
Чтоб утром
      весело
         стряхнуть сон.
Не о чем мечтать,
         гордиться нечего.
Зубчиком
         вхожу
           в зубчатое колесо
и пошел
      заверчивать.
Оттрудясь,
      развлекаться
            не чаплинской лентой * ,
не в горелках резвясь,
         натыкаясь на грабли, —
отдыхать,
       в небеса вбегая ракетой.
Сам начертил
      и вертись в пара́боле * .

О боге болтая,
      о смирении говоря,
помни день —
      9-е января.
Не с красной звездой —
               в смирении тупом
с крестами шли
         за Гапоном * -попом.
Не в сабли
         врубались
         конармией-птицей —
белели
   в руках
      листы петиций.
Не в горло
         вгрызались
         царевым лампасникам —
плелись
   в надежде на милость помазанника * .
Скор
   ответ
      величества
         был:
«Пули в спины!
         в груди!
         и в лбы!»
Позор без названия,
         ужас без имени
покрыл и царя,
      и площадь,
            и Зимний.
А поп
   на забрызганном кровью требнике
писал
   в приход
      царевы серебреники.
Не все враги уничтожены.
            Есть!
Раздуйте
   опять
      потухшую месть.
Не сбиты
       с Запада
         крепости вражьи.
Буржуи
   рабочих
         сгибают в рожья.
Рабочие,
   помните русский урок!
Затвор осмотрите,
         штык
            и курок.
В споре с врагом —
         одно решение:
Да здравствуют битвы!
             Долой прошения!

Украсьте цветами!
         Во флаги здания!
Снимите кепку,
         картуз
         и шляпу:
британский лев *
          в любовном признании
нам
       протянул
      когтистую лапу.
И просто знать,
      и рабочая знать
годы гадала —
      «признать — не признать?»
На слом сомненья!
         Раздоры на слом!
О, гряди
послом,
О’Греди * !
Но русский
      в ус усмехнулся капризно:
«Чего, мол, особенного —
            признан так признан!»
Мы славим
      рабочей партии братию,
но…
   не смиренных рабочих Георга * .
Крепи РКП, рабочую партию, —
и так запризнают,
            что любо-дорого!
Ясна
   для нас
      дипломатия лисьина:
чье королевство
          к признанью не склонится?!
Признанье это
      давно подписано
копытом
       летящей
         буденновской конницы.
Конечно,
       признание дело гуманное.
Но кто ж
       о признании не озаботится?
Народ
   не накормишь небесною манною.
А тут
   такая
      на грех
            безработица.
Зачем…
   почему
      и как…
         и кто вот…
признанье
      — теперь! —
            осмеет в колебаньи,
когда
   такой у Советов довод,
как зрелые хлебом станицы Кубани!
А, как известно,
         в хорошем питании
нуждаются
      даже лорды Британии.
И руку пожмем,
         и обнимемся с нею.
Но мы
   себе
      намотаем на ус:
за фраком лордов
         впервые синеют
20 000 000 рабочих блуз.
Не полурабочему, полулорду *
слава признанья.
           Возносим славу —
красной деревне,
            красному городу,
красноармейцев железному сплаву!