Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928

Революция окончилась.
              Житье чини́.
Ручейковою
       журчи водицей.
И пошел
      советский мещанин
успокаиваться
      и обзаводиться.
Белые
      обои
    ка́ри —
в крапе мух
    и в пленке пыли,
а на копоти
    и гари
Гаррей
   Пилей *
         прикрепили.
Спелой
   дыней
      лампа свисла,
светом
   ласковым
           упав.
Пахнет липким,
          пахнет кислым
от пеленок
    и супов.
Тесно править
      варку,
         стирку,
третее
   дитё родив.
Вот
 ужо
   сулил квартирку
в центре
       кооператив.
С папой
      «Ниву»
          смотрят детки,
в «Красной ниве» —
         нету терний.
«Это, дети, —
      Клара Цеткин * ,
тетя эта
   в Коминтерне».
Впились глазки,
          снимки выев,
смотрят —
    с час
         журналом вея.
Спрашивает
       папу
           Фия:
«Клара Цеткин —
       это фея?»
Братец Павлик
      фыркнул:
          «Фи, как
немарксична эта Фийка!
Политрук
        сказал же ей —
аннулировали фей».
Самовар
      кипит со свистом,
граммофон
    визжит романс,
два
 знакомых коммуниста
подошли
       на преферанс.
«Пизырь коки…
         черви…
             масти…»
Ритуал
   свершен сполна…
Смотрят
      с полочки
       на счастье
три
 фарфоровых слона.
Обеспечен
    сном
          и кормом,
вьет
 очаг
       семейный дым…
И доволен
     сам
      домкомом,
и домком
        доволен им.
Революция не кончилась.
          Домашнее мычанье
покрывает
    приближающейся битвы гул…
В трубы
   в самоварные
         господа мещане
встречу
   выдувают
       прущему врагу.

Товарищ Попов
         чуть-чуть не от плуга.
Чуть
  не от станка
           и сохи.
Он —
       даже партиец,
             но он
           перепуган,
брюзжит
       баритоном сухим:
«Раскроешь газетину —
             в критике вся, —
любая
   колеблется
        глыба.
Кроют.
   Кого?
         Аж волосья́
встают
   от фамилий
           дыбом.
Ведь это —
     подрыв,
            подкоп ведь это…
Критику
      осторожненько
           до́лжно вести.
А эти —
      критикуют,
            не щадя авторитета,
ни чина,
      ни стажа,
        ни должности.
Критика
      снизу —
        это яд.
Сверху —
     вот это лекарство!
Ну, можно ль
         позволить
            низам,
               подряд,
всем! —
      заниматься критиканством?!
О мерзостях
        наших
        трубим и поем.
Иди
  и в газетах срамись я!
Ну, я ошибся…
      Так в тресте ж,
               в моем,
имеется
   ревизионная комиссия.
Ведь можно ж,
          не задевая столпов,
в кругу
   своих,
         братишек, —
вызвать,
      сказать:
          — Товарищ Попов,
орудуй…
      тово…
      потише… —
Пристали
        до тошноты,
            до рвот…
Обмазывают
         кистью густою.
Товарищи,
     ведь это же ж
           подорвет
государственные устои!
Кого критикуют? —
            вопит, возомня,
аж голос
       визжит
          тенорком. —
Вчера —
      Иванова,
        сегодня —
            меня,
а завтра —
     Совнарком!»
Товарищ Попов,
          оставьте скулеж.
Болтовня о подрывах —
           ложь!
Мы всех зовем,
         чтоб в лоб,
               а не пятясь,
критика
   дрянь
      косила.
И это
      лучшее из доказательств
нашей
   чистоты и силы.

Иванов,
   пожалуй, слишком
экономией взволнован.
Сберегательная
         книжка
завелась у Иванова.
Иванов
   на книжку эту
собирает
       деньги
          так —
бросивши
    читать газету,
сберегает
        в день
          пятак.
Нежен
   будучи
      к невесте,
он
    в кино
       идет не вместе.
Не води
   невест и жен —
и полтинник
        сбережен.
Принимает
    друга
           сто́ймя,
чай
 пустой
    и то не даст вам.
Брата
     выгонит из дома,
зря
 не тратясь
      на хозяйство.
Даже
     бросил
        мылом мыться —
сэкономлю-де
      немножко.
И наутро
      лапкой
         рыльце
моет он,
      как моет кошка.
Но зато
   бывает рад он
приобресть
    кольцо на палец:
— Это, мол,
        хотя и трата,
но,
 кольцо
    на случай спрятав,
я
имею
   капиталец. —
Какое дело
    до стройки,
            до ломки —
росли б
   сбережений комья.
Его
 интересует
      из всей экономики
только
   своя экономия.
Дни
 звенят
    галопом конниц,
но у парня
    мысли звонче:
как бы
   это
    на червонец
набежал
   еще червончик.
Мы
 не бережливости ругатели,
клади
     на книжку
          лишки,
но помни,
    чтоб книжкой сберегательной
не заслонялись
      другие книжки.
Помни,
   что жадность
         людям
            дана
не только на гроши,
строительству
      жадность
              отдай до дна,
на жизнь
       глаза
      расширь!